Снов повелитель навстречу заре распростёр томные крылья, желая правдивым остаться. Спящему озеру снится полночный костёр, греющий звёзды на зеркале рыбьего царства. С берега смотрит на лодку уставший рыбак, руки его не спеша отправляют валежник в огненный жар совершенства. Не смея рыдать, тьма разогретая вздохи рыбацкие нежит. Спящее озеро знает: проснуться ему вскоре придётся от режущей сущности вёсел – тех, что хозяин вздыхающий по одному возле своих размышлений надеждою бросил. Тихо вокруг. Монолог неземного сверчка делает сонной земли тишину тишинее. Озеро светится, не прекращая мечтать райским кулоном висеть у рассвета на шее...

Со страстью необузданной, нетленной, с веками разорвав слепую связь, созревшая звезда с ветвей Вселенной серебряною вишней сорвалась. Стрелою с высоты немых преданий в брожение, в мистичный хоровод загаданных землянами желаний летит испепеляющийся плод... Мгновение одно! Но сколько силы оно в своём дыхании таит! Не зря его сто тысяч лет растили садовники неведомых орбит!..

Гитара, прости гитариста за струны, что порваны им! Сегодня душой он расхристан и так откровенно раним. Сегодня прощание с прошлым, сегодня сказала она: «Напрасно ты песни поёшь мне – не буду тебе я верна! Не ты моих мыслей хозяин – другой! И не важно, что он мне петь под гитару не станет о том, как безумно влюблён. Пускай он совсем не романтик, зато он серьёзен, богат! А ты... в общем, думаю, хватит играть нам с тобою в детсад!»... И... пальцы его ураганом по струнам от гнева прошлись... Гитара, за медные раны на горе мужское не злись!.. На время лишённая дара звенеть в музыкальном строю, прости гитариста, гитара, за боль – и его, и свою!.. Он струны с улыбкой заменит, он лучшие песни споёт – другой, что ему непременно вернёт и мечту, и полёт! Она в его душу ворвётся как верности свежий порыв! Всего он, что надо, добьётся, о порванных струнах забыв!..

Ручей перешагнуть и отдышаться, историю движения воды услышать эхом узнанного шанса развеять облаков свинцовый дым над вербами, уткнувшимися в тучи желанием невидимых корней всё сделать, как небесный разум учит: напиться силы свежей и о ней спеть хором веток тихий гимн упрямства, проросшего из каждого ростка, стремящегося здесь не затеряться – в пространстве, где рождается тоска... Весь мир сокрыт в словах лесного шума! О, Господи Всевышний, как я рад ручей перешагнуть и не подумать, что было за спиною шаг назад! Вперёд смотрю. Щекою прижимаюсь к шершавой, как судьба моя и грусть, коре ближайшей вербы. Молча каюсь и... на весну живее становлюсь...

С каждым выдохом ветра слышнее шаги сентября за оградою дня, за рекою, за лесом, за степью... Замечая, как сад начинает не верить в себя, о весне предстоящей по нотам утехи не спеть ли? И не взять ли гитару, не выйти ль на синий простор, где поётся без примеси вздохов и дышится легче? Небеса, от разлук онемевшие, песне простой лягут шалью покоя и мира на хрупкие плечи. Будет властвовать осень. Таков невесёлый расчёт устающей земли. Но сейчас, ни о чём не жалея, романтичною далью из каждой струны прорастёт вера в близость озябшей души и живого апреля...

Тишина Сан-Микеле любой тишины тяжелей. Здесь Иосиф безмолвен под грузом сомкнувшихся дат. В небо чистое слов недосказанных тянется шлейф, А оттуда в ответ – как намёк на стихи – звездопад. Что Венецию ждёт? Джона Донна воспевший поэт Углублялся вот так же стремительно в скорбную суть Незаметной конструкции мира по всплеску примет, Но в итоге на звёздном одре умудрился уснуть. Слёзы, бренность, обиду вне родины преодолел Утончённый хозяин высокой и трудной судьбы, О котором, скорее, не вспомнит любой гондольер, Но которого площадь Сан-Марко не вправе забыть. Далеко до Нью-Йорка. До родины дальше ещё. Потому что на родину путь бесконечен, когда Ты вчерашними судьями за гениальность прощён, Но растратил уже до последнего вздоха года. Сны поэта надёжно хранятся в ключах журавлей И в лирическом шелесте сочной надгробной травы. Тишина Сан-Микеле на вечность от яви... живей. Только жаль, что поэт не вернулся на берег Невы...

Этот замкнутый круг иллюзорен, как правда змеи. Только – я в нём реален и знаю, что вырваться надо из чего-то такого, что в снах беспробудно звенит и легко бы распяло спокойствие даже Багдада. Обрастает корою терпения истины зуд, но привычка терпеть не становится верной опорой в коридоре времён, где огонь в канделябре несут лучезарные руки навстречу стене, от которой не смогу откреститься, считая, что всё же смогу, даже если стена от Рупальской стены будет выше и при этом по кругу затмит горизонта дугу и холодными, словно разлука, камнями задышит. В каждый шаг пробирается эфою замкнутый круг: за спиною следы собираются в цепь круговую. За хранителем таинства шествую следом. Упруг и рассеян тот свет, за которым ещё не горюю, но уже начинаю его почему-то жалеть, будто он человек, что в беспамятстве прыгнул с обрыва.

Окно, горячий кофе, третий том Бальзака на семнадцатой странице. Идиллия. Неважно, что потом За стенами реальности приснится. Застыло время в мерное желе – Внутри ни ожидания, ни спешки. И только зайчик солнца всё живей На шахматной доске считает пешки. Гордится луч, по зеркалу скользя, Нежданной ролью Таля Михаила. К покою набиваются в друзья Романтика и жизненная сила. Никто души не требует взаймы, Ничто не ломит кости бренным весом, – Всё дальше явь от прожитой зимы Уйти стремится в облике телесном. Бальзак, остывший кофе и окно! Весенний свет, струящийся снаружи! Встревожен человек немного, но Закат его весной обезоружен. Вновь грезится, как в юности, ему Любовь неповторимая, которой Дано судьбе идущего во тьму Служить небесным светом и опорой.

Бессонница в доме жила еженощно. Такое бывает, когда ты отвергнут. С хозяином вместе жалели о прошлом Светляк папиросы, тревога и вермут. Окно выходило на северо-запад, Его многолетняя спутница слива Спешила стекло по-кошачьи царапать, Как будто впустить её в спальню просила. Неправда, что ведать не могут деревья, Как больно дышать человеку порою. Они сердцевиною искренне верят, Что боль человечью ветвями закроют.

Темень и слёзы. По кругу за шагом шаг – от сожалений, от памяти чёрной, от над головою скрестившихся ржавых шпаг, битвой своей затмевающих небосвод. Замкнутый круг. Не проходит немая боль. Прошлое торбой врастает в сустав плеча. Из-за того, что рассветы мгновенны столь, горько закат перед ночью сплошной встречать. Ветер приносит весну – и наследство слёз в животворящую силу дождей спешит. Веру не зря пилигрим по земле пронёс: мир обновлением жизни во тьме грешит.

На крышку рояля луна молоком пролилась. Ни звука в гостиной, где чёрною кошкою полночь Устало хранит между жизнью и вечностью связь, Гармонию дремлющих нот призывая на помощь. Века собрались воедино в пространстве немом, Расселись вальяжно в невидимых кожаных креслах – До прежнего пульса мечтая в гостях об одном: Чтоб светлая память о них до рассвета воскресла. Насытится полночь луною. Проснётся рояль. Мелодия тайны небесной зарёй обернётся. И будет уже уходящего в бездну не жаль, Как тени, упавшей на дно золотого колодца.

Враги всегда найдутся. Никогда Не будешь всеми радостно воспринят. Кого-то всё равно твоя беда И вдохновит, и высоко поднимет. Кого-то достижения твои Порвут когтями зависти на части. Хоть по законам святости живи – Не всех людей твоё устроит счастье. Но как победа – то, что есть друзья, Которым дорог ты и очень близок. В тумане жизни их терять нельзя, Где мир враждебный так духовно низок. С друзьями – ты сильней любых врагов, Ведь знаешь, что всегда поддержка рядом! Прости с улыбкой тех, кто не готов Объять судьбу твою безгрешным взглядом!..

Жизнь познавший заявить готов, В лапах мира грешного не сгинув: Льстивые опаснее врагов! Враг плюёт в лицо, а льстивый – в спину. Из корысти мнимая хвала В хитрых душах ловко вырастает, Чтобы сладко-лживые слова К выгоде сходились хищной стаей. Лучше – правда горькая, чем лесть! Правда заблуждению не служит. Лучше – как на самом деле есть! Чтоб судьбою – к морю, а не к луже!..

Со страстью необузданной, мгновенно, С веками разорвав слепую связь, Созревшая звезда с ветвей Вселенной Серебряною вишней сорвалась. Стрелою – с высоты свободы рьяной – В брожение, в мистичный хоровод Загаданных землянами желаний, Сгорая, угодил небесный плод...

Твои часы убийственно стоят – С тех пор, как ты ушла, чтоб не вернуться. На мёртвых стрелках твой застывший взгляд Не в силах прежней живостью проснуться. Вернись домой! Былое заведи, Чтоб наша жизнь опять по циферблату Кружилась не спеша, но впереди Не предвещая горе и утрату! Нужна мне только ты одна! Пойми! Давай обманем призрачную вечность: Я сердцем заведу часы твои – И хоть на миг с тобой – живою! – встречусь. Я всё бы отдал, чтобы ты пришла Оттуда, где сейчас твоя душа.

Виноградными гроздьями тучи висят. От вина, что прольётся дождём, охмелею. Так участлив ко мне зацветающий сад, В небеса превративший земную аллею. Ту, что сердце моё откровенно зажгла, Под зонтом обниму, как прелюдию рая. И – она, от каприза природы дрожа, Улыбнётся – за вольность меня... не ругая...

Опавшие листья разбросаны письмами грусти. По ним прохожу, о весне вспоминая былой. Кто грёзы мои из темницы на волю отпустит И выметет все предрассудки железной метлой?! Навстречу мне ветер спешит, как спаситель суровый. Но знает ли он, как способен от листьев у ног Страдать на земле человек, осознавший, что снова Не будет ни юности, ни беззаботных дорог?! Ничто из того, что рассеяно в прошлом судьбою, Вернуться не может обратно, повтором дыша. И кажется мне, что я ныне все беды утрою, В которые раньше моя окуналась душа. И кажется – выхода нет, где багряные письма Тревогой, зачитанной небом до дыр, шелестят, Как будто над ними угроза бесчинства нависла, Как будто за осень ветра им холодные мстят. Но я у внезапно возникшего тёмного края Легко упаду на осеннюю мягкую грусть... И, ей вопреки, необъятную веру вдыхая, К весне, что грядёт, каждым вздохом своим устремлюсь...

У каждого возраста правда своя. Свои - и тревоги, и грёзы, и грусть... И я не печалюсь, туда уходя, Откуда в сегодняшний день не вернусь. У каждого возраста песни свои, Которые в юность уносят огнём. За ними судьба мелодично стоит, И с ней мы легко о прошедшем поём. Жалеть не хочу я о прошлом ничуть. Мне то, что я завтра увижу, ценней! И я не иду по земле, а лечу - Туда, где прозрение станет сильней. У каждого возраста свой горизонт! Прочувствовав это, так хочется жить, Что в дождь и в грозу забываешь про зонт, Желая у неба звезду одолжить!..

Не проходите мимо темноты, Рождённой чьей-то болью, чьим-то криком! Так много в этом мире многоликом Не видевших тепла и доброты!.. Необходим любому яркий свет Внимания, поддержки, благородства, – С бедою легче во сто крат бороться, Когда участьем ты людским согрет. Не проходите мимо чьих-то пут, Из бед и одиночества сплетённых! Тогда на перекрёстках – очень тёмных – И мимо вашей боли не пройдут.

В этом городе я Так давно, к сожалению, не был, Что разлука уже От моих не вздыхает шагов. Белизна одеял, По снежинке упавшая с неба, На втором этаже Не увидит былых очагов. С Нею мы хорошо Разгорались от пламени вальса! Нам опять бы – вот так, Но окно показало язык. Я в подъезд не вошёл – Не рискнул и, видать, побоялся... Дом её не простак – От меня, безусловно, отвык. Возвращаюсь назад. Снег ложится на шапку и плечи. С Нею мы на постой Были рады таким вечерам. Но я сам виноват В том, что нашу любовь покалечил, И теперь за тоской Углублён расставания шрам. Здесь гулять до зари – Чтоб увидеть Её мимолётно?! ...Только вдруг, словно ток, – Мне в затылок прохожих слова: – Мама, мама, смотри, Сколько выпало снега сегодня!