Яков ЕСЕПКИН СИЕСТЫ У ГИАД Двенадцатый фрагмент В бельэтажах успенных каретниц И следить, венской школы флеор Одевает немеющих сплетниц, Шелест внемлют Готье и Диор. Бесит пурпур скопленья тартарских Крыс чумных, из помоек оне Ко столовым бегут, сеннаарских Яств алкают в игристом вине. Но, смотри, формалин пирочеев Залил барвой, стольницы с вином Отравленным горят и кащеев Талый воск дарит мраморным сном. Иды мертвые, ваши ли бирки Ноги рожениц днесь превиют, Плодов их, где черствые просфирки На вечерии слугам дают. Яд в фамильные царские мелы Затечет по шелковым устам, Станут потные биться Камелы, К ледяным нашим близясь перстам.

Яков ЕСЕПКИН СКОРБИ Девяносто второй фрагмент Нет алмазов – терновый несите Свой иродский венец, мел царей Кровь и гасит, Софии иль Ците Будет чем озабавить псарей. Бродит в парке Белькампо, австрийский Сон рождает виденья, а мы Их не зрели, огранник тристийский Смерть за нами водил чрез холмы. Лишь в пирах испытуются яды, Дай, Калипсо, пурпурный сим хлеб, Веселые пусть рдятся наяды, Гипс ли рвут со карминовых неб. И сурово ж окончились балы У тоскующей Коры, девиц Змеевласых вернули в подвалы, Одарили червой меловиц. Виждь, горят шелковичные черви И во золоте черви снуют, И кронпринцев нашейные верви Златью морок свечной превиют.

ЯКОВ ЕСЕПКИН СКОРБИ Двадцать восьмой фрагмент Онемеют Петрополей арки, Хмель барочные стены увьет, И потушим свечные огарки, Ангелов ли им равный убьет. Не успели на бал к Лорелее, Хоть воздышим эгейской армой, Чу, сильфиды летят по аллее За царевнами с шейной тесьмой. Умерли мы, а властвуют музы И веселием свет обуян, Шестигранник садовые узы Женевьевам дарит и туман. Франсуа пунш маковый алкает, Брадобрея сквозные персты Во альковные яства макает, Зрите, веи, сие красоты. Поминай иродиц в предстоящем, Им зацветших не хватит столбов, Сколь портальные сады обрящем С тленом роз на пергаментах лбов.

Яков ЕСЕПКИН СКОРБИ Шестьдесят шестой фрагмент Сад не вспомнит шагов опоенных, Виноградов горьки остия, Если пить – из амфор червопенных, Восьмисвечья в серебре тая. Мглы сие и хрусталь преложатся, Белый чай нам заварит Колон, Тут ли фавны слепые кружатся И куррару лиет Аполлон. Будем пестовать гроздия гнева, Нетлеенные кисти с хламид Обрывать и тлести, Женевьева, Сумрак жёлтый древней пирамид. Наши ль статуи плачут наивно, Чу, в музеях канцоны звучат, Покрывало небес благодивно, Гипс кровавый юниды влачат. Широки арамейские сени, Ал ещё их оплаканный тлен, И упали бы здесь на колени Во крови – нет у мертвых колен.

ЯКОВ ЕСЕПКИН СКОРБИ Тридцать первый фрагмент Сад портальный украсят зелени, Станем лотосы кровью гасить, Желтосвечные наши и тени, Поздно милостынь мертвым просить. Много скорби о пире небесном, Девы белые алчут сурьмы, Во кармине пылают одесном Золочёные багрием тьмы. У Винсента ль просить божевольных Дивных красок, его ли очниц Не склевали вороны со дольных Областей и варварских терниц. Сколь высоко хоровые нети, Нетлеенные рдеют цвета, Хоть забросим в бессмертие сети, Золота наша смерть, золота. Позовут ангелочки, а туне, Пировайте ж, садовый нефрит Мы пили в червоцветном июне, В каждом лотос кровавый горит.

Яков ЕСЕПКИН ОПЕРЫ ПО ЧЕТВЕРГАМ Тридцать девятый фрагмент Хладен бархат порфировых кресл, Серебристые тусклые мыши Ловят моль, но меж лядвий и чресл Только мрак и телесные ниши. Бельэтажей сугатная тьма Помнит царские наши осанки, Тамплиеров невольных Чума Точит золотом бледной огранки. Чермы, зри, увиваются вкруг В одеяньях небесного цвета, Шелк воздушный грызут ли, подруг Узнают Моргиана и Вета. Бельма сумрачным блеском горят, Броши големы тьмам примеряют, Грасса днесь благовонно парят Ароматы и Льеж повторяют. Несть Россини перманент к челу, Сонный баловень крыс нафталины Лишь смахнет – соберутся в юлу Иды мертвые и Мессалины. Тридцать девятый фрагмент Хладен бархат порфировых кресл, Серебристые тусклые мыши Ловят моль, но меж лядвий и чресл Только мрак и телесные ниши. Бельэтажей сугатная тьма Помнит царские наши осанки, Тамплиеров невольных Чума Точит золотом бледной огранки. Чермы, зри, увиваются вкруг В одеяньях небесного цвета, Шелк воздушный грызут ли, подруг Узна

Яков ЕСЕПКИН ФЕССАЛОНИКСКИЕ ПУТРАМЕНТЫ Пятьдесят второй фрагмент Парки белые трюфели чают, Яств столы ныне гробов не ждут, Вновь пурпурные дивы скучают И альковы сохранность блюдут. Все музыки пьяны и блудницы, Из Ефеса получим ли весть, Содомитские мчат колесницы, Томный шелест кому перевесть. Именитства окончились тризной, Прячут ключники в подпол клико, Бязь коринфскую ветхой старизной Покрывают, сколь время легко. Гасим свечки витые, галаты Нощь не могут прейти, золота Смерть для первых, иные Элаты Мрамром неба возвысит фита. Мало будет скучающим дивам Чермных роз и путраментов сех, Выжжем цветы очами и к Фивам Низойдем, чтоб рыдать обо всех. Пятьдесят второй фрагмент Парки белые трюфели чают, Яств столы ныне гробов не ждут, Вновь пурпурные дивы скучают И альковы сохранность блюдут. Все музыки пьяны и блудницы, Из Ефеса получим ли весть, Содомитские мчат колесницы, Томный шелест кому перевесть. Именитства окончились тризной, Прячут ключники в подпол клико, Бязь коринфску

Яков ЕСЕПКИН НОЧИ В ЦИМИНИЙСКОМ ЛЕСУ Двадцать второй фрагмент Только сумрак ночной, алебастровый холод огней, Чьи клонятся легко нетяжелые знобкие тени, Успокоит сейчас Беатриче и плачущих с ней, Красен тис, а сирен заждались меловые ступени. Зеркала, зеркала, вы следили не тех с оных лет, Перевитые кровью и золотом праздные свечи Днесь пылают легко, свежи розы и юный валет Даму треф ли побьет, болен Гамлет держанием речи. Если бледные крали воистину присно мертвы И бубонной чумы опресноков бегут крысоловы, Значит, нам пировать, огневейное бремя листвы Одевать на манер треуголок – дивитесь, шаловы. Сколь живем и еще отражаемся в блеске плетниц Зазеркальных, окарин внимая меловую рдяность И кимвальные скорби, сюда из фиванских темниц Несть вино и хлебы, и отравленных яблок румяность. Девы здесь ли поют, голоса мел смертельный таят Желтовласых камен и лафитники ищут маньерных Всеуспенных невест, нас равно лишь слезой упоят Нимфы, воск и мышьяк в тонких вазах сокрывшие серных.

Яков ЕСЕПКИН СТАРИЗНА ФЛАМАНДСКИХ ГОБЕЛЕНОВ Двадцать первый фрагмент Длань приими, август благодержный, Длань бери и прощай, золота Сень твоя, разве холод всевержный Огранит сеневые врата. Алавастрами ль мрачные вина И сверкают, и нощно слепят, Золоченая их сердцевина Жжет сирени, а отроки спят. Нас закроет лишь мрака филада, Утопленный во цветие зной, Где из Летнего выпорхнет сада Ангел бездны в пыльце ледяной.