ЯКОВ ЕСЕПКИН ГОТИЧЕСКИЙ МИКРОРОМАН Куста луннолистного сколки, Бумажных собратьев его, Берег, как реликт, -- ничего От них не осталось на полке. То было благое письмо, Виньетки в нем были лазурны, В фамильное глянешь трюмо: Лишь те же истлевшие урны. Огонь белоснежный горит Внутри усыпальницы веры, Пред златом гробниц мессонит Кровавые плачут химеры. Не в трех ипостасях оне ль, Не наши ли терни листают, Вдыхая аттический хмель, С валькирьями нощно летают. Зимой ничего не спасла Алекто, и в лунном накате Парят надо мной без числа Их гиблые черные рати. *** Захочешь крови голубой Испить рождественскою ночью, Тогда возникну пред тобой, Чтоб зрела призрака воочью. Бери, бери скорей сосуд, Давно засохла в нем отрава, Кровавой лентой изумруд Совился днесь и звезды справа. Под мишурою наша ель Теперь еще горит в Аиде, И стал я ангелом ужель, Пея псаломы аониде. Ах, горько ангелам тлести Меж небоцарственных зеленей, Ст

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Вернут ли нас в Крым, к виноградникам в темном огне, К теням херсонесским хлебнуть золотого рейнвейна Затем, чтоб запили мы скорбь и не в тягостном сне Могли покружить, яко чайки, над водами Рейна, В порту Аннахайма очнемся иль в знойный Мадрид Успеем к сиесте, а после по вспышкам понтонным Пронзим Адриатику -- все же поймем, что горит Днесь линия смерти, летя по тоннелям бетонным. И вновь на брусчатку ступив пред бессонным Кремлем, Подземку воспомнив и стяги советского мая На стенах в бетоне и меди, мы к Лете свернем, Все Пирру святые победы свои посвящая. Нельзя эту грань меловую живым перейти, Лишь Парки мелком сим багряным играться умеют, Виждь, нить обрывают, грассируя, мимо лети, Кармяная Смерть, нам равенствовать ангелы смеют. Еще мы рейнвейн ювенильный неспешно допьем И в золоте красном пифиям на страх возгоримся, Цирцеи картавые всех не дождутся в свое

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Прожженные последним поцелуем, Отмеченные пеплом и крестом, Томимся мы и боле не взыскуем, У каждого -- зерцало надо ртом. А что певцам умершим недыханность, Манят их сочинения, Равель, Простится им пленительная странность, Сколь вечен синекурный Коктебель. Мы все любили замковые горы, Там нынче тени демонов снуют, Эльфийские и ангельские хоры О Сиде песни Зигфриду поют. Порок смешной теперь вольтерианство, Опасней меланхолии печать, Готический изыск иль дантианство Певца велят любого замолчать. Смотри – сие обложки меловые, Титульные виньетности горчат, Сандаловые, паки хмелевые Аромы о мистериях точат. Поверишь ли, но правда воссияет, Хотя бы в зазеркальном торжестве, Пред Божеским огонем смерть взметает Багрец кровавый свой на мураве. В глорийской праздной вечности, быть может, В сей каморе циклических огней, Ты узришь -- Мельпомена скорбно множит Подобья роз

ЯКОВ ЕСЕПКИН ПЕРВЫЙ АРХАИЧЕСКИЙ ТРИПТИХ I Хоть бы скорбь нам простят -- не хотели скорбеть Мы, Господе, в алтарь Твой затиснулись краем, Смерды ж бросили всех по карьерам гибеть, Звоны святны пия, без свечей угараем. Нищи мы во миру, царевати сейчас Нам нельзя и сойти невозможно до сроку, Вот и празднуем днесь, коемуждо свой час, От пеяний жалких много ль странникам проку. Змеи тронно вползли в богоимны сердца, В пухе цветном персты, буде трачены лики, И Звезда высока, и не виждим венца, Присно блудные мы, а и бьются калики. Пусть сердечки свое крепят мор-ангелы Ко иглице хвойной вместе с златью игрушек, Снег на елях горит, крася нощно столы, Всё нейдем балевать -- зло яремо удушек. Прелюбили пиры, а влачились в рядне, За любови тоску чад Твоих обвинили, Весело им теперь сребра пити одне, Мы, Господь, на крестах разве их и тризнили. II Четвергуем теперь, вина красные пьем, Да порожец равн

ЯКОВ ЕСЕПКИН ПО НАПРАВЛЕНИЮ К ЮГУ Месса Сотни жаб в изумрудной проказе На концерты сбежались, ярясь. И антоновки падают наземь, Циклопической коркою -- в грязь. Серпень грязь эту щедро омоет, Коемуждо здесь оды слагать, Хор демонов ли с жабами воет, Бойной кровию их и пугать. Тяжелы августовские брашна, Легких вин молодых изопьем, Аще глупая юность бесстрашна, Мы хотя именины вспоем. Веет ветер ночного эфира, Свет все краше, пространство -- сырей. И уже дуновенье Зефира Рассекает немолчный Борей. Оттого ль праздный шум тропосферы Страшно внятен, как ровное фа, Что трехсложные гробит размеры Золоченая смертью строфа? Знает Бог, но от пресного лона Черных вод устремляясь в зенит, К пышным нетям небесного трона Помраченная мысль не летит. Время юной состариться деве И зияющей рваться листве. И горит на осенних деревьях Все, что сгнило в моей голове. *** Когда с небес пасхальная вода Лилась и вечность рушилась впервые, Пред бе

ЯКОВ ЕСЕПКИН МЕЛОС Черная суббота I Пока еще земная длится мука, В седой воде горит реальный свод, У жизни есть надмирная порука, Которую ничто не разорвет. И к вьющемуся золоту простора Сквозь требник черноблочной пустоты Сгоняет неизбежность приговора Последние тяжелые мечты. Накат небес, загробный жест Цирцеи И черный снег, поставленный сгорать Меж бездн столпом, -- чем ближе, тем страшнее Держаться за пяту и умирать. ΙΙ Днесь трагик перед взором Мельпомены Робеет, и клянут материки Не видевшие огнеликой сцены Чердачники, парчовые сверчки, Да на подмостках спят ученики Пред серебристым взором Мельпомены; Днесь листья попадаются в силки Кустов, а жизнь рождается из пены И к телу приколачивает явь, И в опере поют басами черти, И ты в душе оплаканной оставь Все, должно тлеть чему и после смерти. III Оставь, как оставляют навсегда В миру по смерти красной упованья, Теперь сочится мертвая вода Меж губ и ложно молвить дарованья Огонь и святость боле не

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Мы и мертвые будем во злате гореть, Погасить ли святые огни, Голубки залетят, а и нам умереть Невсебранно в Христовой тени. Разольется великая мгла на дворах, Только мы и пребудем светлы, Страшно это мытарство о черных юрах, Где сребрение тягостней мглы. Диаменты нам бросят и цвет-васильки, И увидит Господь со Креста, Как мы истемна желтые вьем лепестки, Наша смерть золота, золота.

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** К престолу Вседержителя венки Возложим и оденемся в ливреи, И кровию отмоем рушники, Подаренные нам на юбилеи. Мы станем падшим ангелам служить, Исполним на века предназначенье, В лакейских и кладовках будем жить И там внимать Господнее реченье. Любовью расплатились по счетам И заняли холопам щедрой славы. Ко тратным неотбеленным холстам Днесь выйдем -- всетемны и величавы. И вот они, иные времена, Пророчествуют жалкие калики. Высокие забыты имена. Во плесени купаются владыки. Привнесена во храмины хула, Слезами позалили злато-струны, Убийц от поминального стола Не оторвать и силою коммуны. Пал Китеж-град, в Арзрум и Эривань Лишь стража тьмы приличественно входит. Персты на пересылках не порань, Пусть под столами яства знать находит. Где крест наш и венец -- в золе они, Сверкают разве адские цесарки, Губители холодные одни По кругу погребному водят чарки. Алмазы это жалкое питье Наружу исторгнет, а мы их бросим, Т

ЯКОВ ЕСЕПКИН *** Только пепел превыше золы, В нети нас позовут отобедать, Хлебоимно содвинут столы -- Царских яств должно всяку отведать. Бледноогненной солью рядно Изукрасив, орут зазывалы, В наших веждах высотных давно Отражаются разве подвалы. Ничего боле не ужаснет, Чем сие до костей пробиранье. Кровь гнилая вотще полоснет В многослезное это собранье. Скорбь убийц по иным временам Потушили, иначе с чего бы Стали дарствовать столпники нам Во десницах спирт ангельской пробы. Не сыскать воям жалкой родни, Ратных маршей не помнят музыки, И те слезы -- ты их не храни, Затекут пусть в червовые лики. ТРИЛИСТНИК ЧАЯНИЯ І Аз, Господе, реку со черных домовин, Гробов нощных, иным достались благокрасны, Эти агнцы не ждут-заждались окарин, Им и трубы Твое, и псалмы немогласны. Все склоняется тать над испрахшей сумой, Иль неможно доднесь и любови низринуть Бледных перстов жалких, в юродие немой Удушавших царей, сребро юдам откинуть. Были перси бе

ЯКОВ ЕСЕПКИН СКОРБИ Пятидесятый фрагмент Смерть беззвездная алых бутонов Щедро жертвует бойным арму, Выжжет пламень шиповие стонов, Лики мы окунем в сурему. Были розы сие нетлеенны, Расточали колонские мглы, Ныне кипени их алопенны, Веи серебро льют на столы. Отдали ароматы земные Мертвым царственным девам сады, Только дарствия прочат иные Одоносцам светил череды. Вновь горят и горят бутоньерки, Брошей цветь выливает нисан, Сняли ангелы падшие мерки, Чернь коврами претмил Хороссан. Ах, всецветность нейдёт нашим славам, Суе розочки присно цвели, Во зерцалах следи, как по главам С тёмным серебром бьются угли.