Преамбула «Люкровью» названа поэма Из букв, созвучий и чернил. Люкровь охватывает вена – Багровый человечий Нил. Люкровь есть бешеное рвенье Куда зрят вектором зрачки. Люкровь есть тленье, Люкровь – вспотевшие очки. Я в философии сердец Учёный жизнью редкий спец. Сказал бы лучше Ежи Лец, Но он, к несчастью, не жилец. Ватерлиния-поэма – Некий видимый рубеж. Дальше – новая проблема. Прошлое, поэма, режь. 1 Скоро первый новый год. Скоро – робот К нам на праздники придёт, Свесив провод. Куча всяких микросхем, Гайки, клеммы, Будет самородком тем Для поэмы. Загнездятся по планете Семьи – как живые – эти. По любви топтаться вилкой. По любви ногтями-пилкой. Накрошить опилки древа На покупку «Королева…». Первый год без нас вчерашних Будет нежным или жным? Для кого судьба – на пашне? Мы любви душой должны! Госпожа Пустая Спешность, Очерти, не очерти Ты свой финиш – свою грешность, Я навечно впереди. Там Любовь, всё время каясь, С чем-то родственным сливаясь, Преплавляетс

Своих стихов не знаю наизусть. Пусть знают те, кому они по нраву. Тот, кто читал уже меня, узнает пусть, Что принял на душу он редкую отраву. Своих стихов в себе я не держу. Я их как яд высасываю нервно Из недр своих, затем на лист ложу И жду другой, как будто снова первый. Я избавляюсь от грехов своих, Даю им жизнь в стихах на этом свете. И каждый вами мой прочтённый стих - Это ещё один ваш шаг в объятья смерти.

Кишки души своей влачу По серпантину в небеса, То припадая ртом к ручью, То подымая вверх глаза. Порой вдруг ветер подтолкнёт, Порой дождём умоюсь я. Меня никто нигде не ждёт: И ни семья, и ни друзья. Порой я падал, словно зверь, Пронзённый острою стрелой, Но вновь вставал, увидев дверь Спасения перед собой. А иногда я не могу Уйти, сбежать от мысли той, Что та, от коей я бегу, Всегда находится со мной.

Вчера был подшофе я, сиречь Слегка навеселе. И здесь Хотел из мига слово высечь, Но в голове пустая взвесь. И к эндшпилю стремились сутки, И на душе любви волдырь, И с головы, как с мокрой утки, Стекала смысловая ширь. И волоокие девицы Тем вечером во сне моём От глаз моих скрывали лица Свои и пышный свой объём. Запрошлый вечер на запятках Моей кареты золотой Ворвался в завтра, и зарядка С утра случилась не со мной. Мазня оконного проёма Угадывалась по полам. И я опять остался дома Собою мять мадаполам.

Не достаёт мгновений этих Беспечных. Я готов Лететь по ветру, как пакетик Прозрачный, в даль холмов. Мне не хватило жизни детской, Не всех котят я спас. Один стоять за занавеской Я вынужден сейчас. В огонь бросать траву и листья, Питаться сквозняком… Хотел бы так же не курить я, Дымя-таки тайком. Товарищ, знай, всплывёт она, - Тоска. Тут никуда не деться. На крыльях старческого сна Ты возвратишься в своё детство.

Я обожглась уже однажды, Теперь же не хочу сгореть В этой печи, страдая жаждой. Не повторится это впредь. Всё моё сердце сгрызли мыши Тех расставаний и измен. Ты больше плача не услышишь Моих наплакавшихся вен. Моя душа, сменив окраску, Покрылась ржавчиной обид. Я не поверю больше в сказку Весьма красивую на вид. Моё всё тело изнывало, Без ласк оно хотело выть. Но я нашла в себе усталой Желание и силы жить.

Ты смел, красив. В тебе бурлит отвага. Но ты, как все, будешь лежать на дне оврага. Ты, как и все, отвергнут будешь этим И принят тем существованьем в сети. Нас всех косою скосит Смерть, обрубит связи. Как ни крути, нас всё ровно ждёт царство грязи. Нас мерзкий червь обнимет своим скользким телом. Мы растворимся в этом сне обледенелом. В конце у всех у нас одна жилая площадь. И интерьер на дне могил намного проще. Как мало нужно всё же нам на самом деле. Порок и грех живут в душе – совсем не в теле.

Котёнок у двери замёрз, Печален лик его. По ветру ручейками слёз Иду до своего... Вчера язык прилип к трубе,- Хозяин оторвался. Снежинки всё быстрей, грубей Танцуют в ритме вальса. Тела в пупырышках, слова Забыли свою чёткость. Замёрзли мысли в головах. Кровь тоже не течёт пусть. Прилипли в поцелуе мы, Уже не оторваться. Теперь придётся до весны С тобою целоваться.

Пророк избрал лишь те пути, Которые мог видеть он. И все должны по ним идти За шагом шаг через поклон, Без размышлений и идей, Лишь повинуясь одному, Которому из всех людей Придумалось поднять волну. Он видит, что за ним идут, Прислушиваются к речам, И верит сам в свой глупый труд, Бросает фразы сгоряча, Пытаясь убедить народ Двусмысленностью своих фраз, Что он Мессия, что он тот, Кто был рождён для грешных нас. Он обещает небеса Тем, кто последует за ним, И слышит чьи-то голоса, И будто бы он внемлет им. А свита же его боса, Бедна, но жаждущая Царства, Придумывает чудеса, Пытаясь позабыть богатство; Идут покорно по пятам Вслед за Мессией по Дороге, И славят его тут и там, Власами утирают ноги, И верят, верят, что вот-вот Они увидят Царство Неба. И верит с голоду народ, Что плоть его – буханка хлеба. А он достигнул апогея: И чтоб уверовали впредь, Он, своей жизни не жалея, Решает гордо умереть. Он стал заложником идеи, Им же придуманной самим. И начиная с Иудеи Народ последовал за ним.

Бред – любить и не пытаться Разлюбить предмет её. Утром рано просыпаться И разглядывать бельё, То, что ночью, не заметя, И в порыве всех страстей, Ты стащил с неё, как ветер, И нагой швырнул в постель. Бред – потом за чашкой кофе (Или чая) вспоминать, Подымая выше брови, Как попал ты с ней в кровать. Ну а вот халатик синий Показался, а под ним, Обнажённый и красивый, Твой вчерашний аноним.