Взлёт и падение. Весь мир заполненный тобой. Рассветной синей синевой. Как будто только я узнал. В тебе свой нежный идеал. Я не хожу, а я летаю. Живу тобой, тобой мечтаю. Я даже без тебя с тобой. Твой мир везде всегда со мной. Но ты не приняла меня. И пропасть снежного огня Обрушилась, мир стал пустым. Бесцветным, серым, холостим. Вся боль заполнена тобой, моей разорванной судьбой. И падая, в бесцветность дней. Бездушных сереньких ночей.

Григорий Лебедев Заморожены желанья. Я заснул и я проснулся, в мире стылой тишины. Мир как будто бы прогнулся, и лишился высоты. Заморожены желанья, перепачканы в песке. И бессыльны все старанья, даже в яростной весне. Сильный ветер бесполезный, их не может расшатать. Хочет он мою свободу, оживить и наказать. Даже тень меня боится, словно я совсем чужой. И ночами ей не спится, под немой, слепой луной. Звёзды падают на плечи, и у ног все небеса. И моргают тускло свечи, но не видят их глаза. Я не чувствую движенья, словно мир весь околел. И застывшие движенья, я как будто заболел.

Григорий Лебедев В тумане. Туман стекает из чуть видных берегов, в «молочную» реку, заполнив до основ. Она не видима в тумановом дурмане. И контур берегов, колышется в тумане. Проверив снасти, шёл домой, я бережком, по над Десной. И было скользко, и достал туман, и чувствовал себя я, как баран. Я с напряженьем вглядываюсь вдаль, кругом холодная и мокрая печаль. И вижу смутно, только на полметра, туман не терпит, и противник ветра. Туман пытается забраться под одежду. Лишить тепла, чтоб потерял надежду, и вечно, чтоб в тумане я бродил. Считал, что я добычей его был. ПоднЯлся я с низины на дорогу, и сбросил с плеч нависшую тревогу. Сплошной туман стекал у моих ног.

Григорий Лебедев Мир любви. Эти тёмные глаза, палят нежно, как слеза. Хочут растопить в них душу, и остаться навсегда. А её весёлый смех, будто самый сладкий грех. А широкие ресницы, как в рассветном небе птицы. Вся как звёздочка горит, всей собою говорит. Утром в небе звёзды тают, о земной любви мечтают. Речь, как реченька журчит, сердце нежностью стучит. Даже птицы замирают, и в твоём огне сгорают. Я забыл, что на земле, и летаю в сладком сне. Я в Раю, а ты мой свет, нежно-розовый рассвет. Рядом ангелы летают, и пылинки с ног сдувают. Стрел им явно не хватает. Слишком сильный мир любви

Первый опыт. Её в объятьях я сжимал. И весь свой мир ей доверял. Она то льнула, то толкала похоже, что она не знала. Зачем девчёнкою жила. Мы на постель с тобой упали. Одежду на себе мы рвали. - А ты опять забыл про дверь! Но разве нам до них теперь. Когда так близко подошли. Вначале глазки закрывала. Ногой пинала одеяла. Потом распробовать сумела. Любовь шальная налетела. Участвовала, как могла, чтоб выпить весь нектар до дна. И фирамоны налетели. Они весь стыд преодолели. И как змея вся извевалась И женщина в ней просыналась. И суть свою

Григорий Лебедев Я хочу, чтобы Иначе взглянули на зиму. Семь месяцев мы готовимся к зиме, и 4 самых холодных - выживаем. Тысячи холоднокровных цивилизаций Она смела с лица планеты. Зима и мы. Дома, как космокорабли. Одежда, как скафандры. Мы долго будем ждать весны, и запахов лаванды. Не выжить без защиты нам, и часа на морозе. Не пожелаешь и врагам, ни бедной, нежной розе. Скуёт удавкой ледяной, все реки и озёра. Похоже вид, совсем чужой, ми для планеты - свора. Она пыталась сбросить нас, вулканом и потопом. И подбиралася не раз, и к жизненным истокам. Но вид наш видно не спростА, живучим оказался.

Григорий Лебедев Всевышний. Как мог Всевышний допустить? Чтоб Рай из Адом помирить. Измазать чистоты свой лик. Чтоб яд идей, в людей проник. Чтоб кто-то ел кого-то, рвал. Всевышний наш не идеал. А может мысль его и дело. Прошли кривые зеркала. А контролировать дела. Ему наверно надоело. Он всё пустил на самотёк. Гуляет по Земле порок. И рвут цветы и плачут дети. Война – кровавые дела. В священный долг превращена. Присвоить не своё, отнять. И в скверну святость превращать. На все грехи и преступленья. Он обещает – всепрощенье. А кто ж Его тогда простит? Неужто доктор Айболит. И кто накажет за бардак? Неу

Григорий Лебедев Лимита. Лимита ты, моя лимита. Постоянкам Москвы не понять. Что такое, дояркой в четыре вставать. По колено в навозе стоять. После быстро свой скот накормить. Мужа в тракторный парк проводить. В школу деток собрать, на работу бежать. С четырёх до темна успевать. И бегут, кто пока не завяз. От села, как от места проказ. Зацепиться хоть как-то, в далёкой Москве. Самой яркой, желанной мечте.

Григорий Лебедев Нерастраченная грусть. Авторская песня. Я смотрю в твоё окно, грустно мне и всё равно. И качает тучи ветер, и опять дождливый вечер. Нерастраченная грусть, нерастраченная нежность. Вновь теряю, ну и пусть, это лишь моя небрежность. Плачет дождик за окном, плачут белые берёзы, а земля глотает слёзы, дождь ей кажется вином. Выйду в этот пьяный мир, и войду в хмельные слёзы. Понимаю вас берёзы, и землЮ, где дождь - трактир. И пойду за белый свет, неспеша, теряя след, И в дождливой пелене, растворюсь я в серой мгле. Растворю тебя в себе. Стану я твоим мгновеньем. Будем слуша

А будет, снова «мыло»? Я поздно лёг, в сон провалился. Приснилось, будто я разбился, и вижу душ очередЕй - кто ангел, ну а кто злодей. И также, как и средь людей, без очереди, кто-то лезет, и взятку, с торбою несёт. И кто кричит, мзду раздаёт. За ним жена его идёт, и пряники нам всем даёт. И дети их, несутся скОпом, и жвачки всем суют галопом. Потом любовниц вереница, суют, по призрачной Жар-Птице. И адвокатов череда, всем обещают, обещают, они мол очень много знают. Смотрю на всех, кто не спешит, кто честно в очередь стоит. У нас всего, одни лишь крылья,

Григорий Лебедев На пороге детства. Я не заметил, как заснул, где время вспять я повернул. И я средь братьев и сестёр. Все живы, смех и разговор. Отец мне что-то говорил. Фаршировала щуки мать. Володька что-то мастерил. И Женька перестал хромать. Нам было некогда скучать. И каждый день наполнен был. Всегда л

Гнойник Григорий Лебедев Гнойник. В безумье дней, зарытых в подворотне, среди косых дождей, и тающих снегов. В окошко смотрит, старенькая сводня, в грехах, морщинах, и забытых дней. Она имела всё, чего хотела, и помнит ясно, всех – кого свела. Перебирает, словно галерею, красивых девушек, раскладывая в ряд, а мужики над карточками млеют, и брызги гадко, изо рта летят. И пальцем тыкают,