Уныние меня обволокло, Уныние и лень – они ведь рядом, Смотрю на мир сквозь грязное стекло, Мы с ним разделены, но где-то рядом. Я равнодушен к запахам, цветам, Я апатичен, звуки как-то мимо, А в комнате по стенам тут и там Висят мои портреты в гриме мима. Когда-то, пусть в масштабе областном, Я был известен, метил даже выше, Мне кажется – все это было сном, Теперь ко мне не ходят даже мыши. А что им, правда, делать у меня? Ленивый кот, ленивый бывший клоун… Их некому здесь даже погонять, И нет еды… Они ушли к другому. Они ушли туда, где дышит мир, Не рядом, за стеклом – вокруг и зримо, Пусть пропадает старый добрый мим, Он стал уныл и вял, расставшись с гримом. Я стал уныл и вял, еще ленив, Когда-то добегал и до галерки… От тех времен остался только миф, Да интервью в хранящейся «Вечерке» Ленивый кот и застарелый дух В квартире опустившегося мима… Уныние осело здесь не вдруг, Вот только жаль – не проскочило мимо.

Гнев меня обуЯЛ, обуЯл меня гнев, Призываю на головы кары, Порчу, смерть, даже смерть, призываю на тех, Кто не хочет, не держит удара. Кто зарылся в мирке из лишений, обид, Кто смирился, прижился, стерпелся. Он сейчас словно враг предо мною стоит, Я во гневе – ведь я же не спелся. Я не спелся ни с тем, кто ограбил меня, И ни с тем, кто молчал, хоть не грабил, Гнев пылает во мне, призывая, маня, Ставить к стенке и сильных и слабых. Всех крушить без разбора и сил не жалеть, Все виновны – кто мало, кто много, И безмолвная серая нищая треть, И безбожник и верящий в Бога. Я пророк!

Да кто сказал, что жадность это плохо, Что алчность иссушает человека? Моя великолепная эпоха Хохочет, что зовется это грехом. В своей среде слыву я, вроде, жадным, Считаю – бережливым, экономным, Кому-то дать взаймы? Да сгложет жаба, Не дам! И не возьму – я очень скромный. Копеечка к копеечке – и рубль, А рубль к рублю – и вот уже тысчонка, Транжира – вот кто есть плохой и грубый, Заемщик – вот где подлая душонка. Коплю, себе отказывая в пище, И одеваюсь серо и безлико, Зато по вечерам считаю «тыщи», И становлюсь, хоть на часок, великим. В уме я наслаждаюсь эпизодом, Картиною, достойной кисти Босха, Вот я секу, зовущих меня жмотом, До срыва кожи, обнажая кости. Секу бичом рабов привычки тратить, Внушаю вслух: «Копите деньги, гады! Не поняли? Что – не хотите?

Ты попроси меня «Еще» «Еще!» И поудобней повернись, И вниз. По плоти пальцем полосни, Лизни, Глотай до самой до черты, «Ах, ты… Ах ты, шалунья, мисс минет, О… нет… Нет-нет, вот так, чуть-чуть кусни…» Я сник… Втяни еще поглубже в рот… Вот-вот…» О, я плыву, как на волнах, «Ах-ах…» «Ох, не могу себя сдержать, Ах, мать… Все, я кончаю, подставляй, Глотай…» Струя белее молока… «Горька» «Ты осторожней, не давись, Ведь – жизнь… О, как искусен был твой рот, Улет! Такой оргазм, сладчайший спазм, Я – пас! Подвинь поближе мне ко рту Свою – ко рту…» Какой густой и черный клок, Меж ног. Лобок и раковины створ, Клитор… Язык мой юрок и матер, Как вор. Ты извиваешься, дрожишь, Кричишь… «О, да, лижи меня, лижи, Малыш… Как хорошо ты по губам, Вон там… В соку любовном все вон там, Отдам. Теперь входи скорей в бутон, О-о-о…», - стон. Ты впилась в губы мне взасосс, Обвила торс… О, мышцы женских ягодиц, И дрожь ресниц. Я, сжатый силой малых губ, Вглубь, вглубь… Кончаем вместе, ты кричишь, Опять кричишь… Экст

Колбаса хороша и каплун приготовлен что надо, Поросенок под хреном чудесен и тает во рту, Как огурчик хрустит, чесночком отдавая – отрада, Запотевшая водка подводит под этим черту. Я живу, чтобы есть, и желательно вкусно и много, Ну, а ем для того, чтобы жить и, опять-таки, есть. Ни любви, ни детей, ничего не прошу я у Бога, Ничего нет важнее продуктов – ни дружба, ни честь. В моем доме все полки забиты питьем и закуской, Холодильник трещит от пельменей и мяса-филе, Я как будто служу, но все мысли о блинчиках вкусных, На три четверти банок консервных в рабочем столе. Мой желудок – мой Бог!

А снег закрыл огромный город Пушистой белой тишиной, И сотней, тысячей иголок, Мороз пристроился за мной. День удивительно погожий На крыши города упал, И теплой обувью прохожих Зализан узкий тротуар. А мостовая, мостовая, Блестит, как новенький каток, Автомобили рассылают Предупредительный гудок. Люблю я зиму городскую, Как чистоту на весь прогресс, Дыханье на волну людскую, Беленых холодом, небес. Люблю уснувшие березы, И зелень лапок сосен-спиц, И проступающие слезы, Из распушившихся ресниц. Задумчивость и строгость парка И сон нетронутых аллей, И взгляд пронзительный и жаркий, Случайной спутницы моей…

Невыразимая печаль Безвольем сковывает плечи, И как-то странно в этот вечер В окно заглядывает даль. И перекличка голосов, То, угасающих, то звонких, На сотни, тысячи осколков, Дробится о глаза домов. Недобро рдеют облака, В пылающих лучах заката. Как окровавленная вата, Небесной вечности река. Все накрывает пеленой. Тоскливо, жутко и уныло, И утомленное светило, Уходит на ночной покой.

За окном с листвою шепчется Полуночный ветер- путаник, То, целуясь, к ней прилепится, То исчезнет, тьмой укутанный. Ненароком наблюдаю я, Словно в скважину замочную, За полночной связью тайною, Связью ветреной, непрочною. «Крона дерева кудрявая, Что ты гнешься за проказником? Он же бестия упрямая Поиграет, да откажется. Сторонись его крамольника, Он насытится и скроется. Лишь свобода для разбойника Постоянная любовница.

***** Надоело по свету скитаться, Постигая основы основ. Надоело в любви объясняться, Лишь в фантазиях утренних снов. И, беззвучно, шептать, засыпая, Настоявшейся грусти слова, И с трудом выходить из потая Ностальгически сладкого сна. Редких писем недолгие строки, Словно проза уснувших полей, Будто песня прощанья, в далекий, Улетающих, край, журавлей. Письма, письма – бездомные листья Безысходной осенней тоски, Метят сердце узорчатой нитью, Словно зеркало на куски. Чем длиннее и чаще разлуки, Тем острее несдержанность встреч, И нежней огрубевшие руки На тепло ожидающих плеч… Но душа не желает мириться, - В безотчетном порыве своем Перелетною птицей стремится, За холодную даль, в милый дом… ***** Убаюкай дочь, И послушай ночь, Дорогая. Яркий небосклон, Словно чудный сон, Постигая. Растворяясь в ночи, Тихо нашепчи Все желанья. Сердцем напиши Музыку души, Как признанье. Падай в высоту И ищи мечту, Там, где вечность. В ребусе дорог Угадай порог, В бесконечность. Видишь Млечный мост

Говорят это главный из смертных грехов, Из семи человеческих бед, Зависть точит меня, как орда дураков, Не беря перерыв на обед. Зависть, черная зависть, чернее, чем тушь, Дыр темней, поглощающих свет, Или прямо к чертям попадающих душ, Зависть, зависть... Отстанешь иль нет? Я завидую всем, кто сильнее меня, Так как сам я с рождения хлам, Всем, живущим любовью, любимых храня - Не имея успеха у дам. Ничего я поделать с собой не могу, Жаба душит за чей-то успех, Априори к нему отношусь, как к врагу, И тогда нападаю на всех. Проклинаю я всех, излучающих Дар, И неважно - дельца иль творца, Как меня до сих пор не отметит удар За такой вот талант подлеца? По ночам ворожу... На кого покажу - Предрекаю немеряно бед, Лишь себя я люблю, лишь собой дорожу, Сгинь талант! Хоть Печник, хоть Поэт. Сгиньте все, кто успели от жизни вкусить Денег, славы и лучших Наяд. Мне от вашей известности хочется выть, Я в тоске.

На мир смотрю я свысока, Я очень гордый, Как член колхозного быка, Когда он твердый. Я презираю всех людей, Слепых людишек, Я штучный тип, я всех умней, А их – излишек. Смотрю на их я суету – Куда стремятся? Ни в облака, ни за черту, Все так… Нажраться. Мелки, завистливы, жадны В своих желаньях, О, как же их приземлены Душонки – дрянью. Что им какой-то там полет Духовной жизни, Поспать, поржать, набить живот, Тут только свистни. Принизить и оговорить таланта всяко, Раздеть и по миру пустить: «Иди, собака» И насладившись тем, что он Вот так повержен, Твердить ему со всех сторон: «Не будь успешен, А будь такой же прохиндей, Как мы, нетвердый…» Я презираю всех людей, Я очень гордый. Вот говорят: «Гордыня – грех, Один из смертных» Я свысока смотрю на всех, Я очень нервный…

По природе – оригинал, Он же бывший интеллигент, Увлеченно на свалке искал Полной жизни ассортимент. Он работал вдумчиво и Постоянно ему везло, Хлеб, консервы в мешок текли, Конкурентам его назло. А какой был воздух вокруг, Дух свободы.

Мы встретились с тобою в переходе, В подземном переходе, невзначай, Задел тебя за сумочку я, вроде, А ты глазами мне – не приставай! А я такого не держал и в мыслях, Виновник – торопящийся народ, Вот так и свел нас, как признанья в письмах, Совсем не романтичный переход. Ожгла меня ты неприступным взглядом, Сменившимся потом на озорной, Я верным псом пошел с тобою рядом, А сердце так и дергалось – я твой! Я твой и никакой альтернативы, Я на цепи, дороги нет назад, И очень уж туманны перспективы, И может это блажь… А я и рад! Я рад, что нахожусь с тобой бок о бок, Держу за руку, что-то говорю Без Умолку, хоть был куда, как робок, За тем углом признаюсь, что люблю. Прошли квартал, еще один, похожий, Вокруг не замечая ничего, И встречных лица, светятся, прохожих, И так тепло от взгляда твоего. И не один уж угол миновали, Где я хотел просить твоей руки, Казалось, мы с тобой родными стали, И чувства так казались глубокИ… Визг тормозов, как голос поэтессы, Короткий взмах приветствия,

Ты постучишься тихо в двери И, подавив душевный плач, Открою, все еще не веря, И ты войдешь, снимая плащ. Уже темнеет.

Какая скука… Я – любим, И сам люблю с такой же страстью, Подобен нудному ненастью Взаимный чувственный «экстрим» И я грущу по безответной, Когда кажусь я тенью бледной, Когда все помыслы о ней – Виновнице тоскливых дней. Ну что хорошего, когда Взаимность нас влечет в объятья, И за любовь не воевать мне, И все дается без труда… Ах, как прекрасно тосковать, Жить без надежды и без смысла: Та, без которой жизнь не мыслю, Меня не хочет замечать. Как сладко смерть в себе лелеять, И чувствовать – вот-вот дозреет Решимость – в омут головой От безысходности такой. Весь смысл любви - вот в этих муках, В виденьях призрачных и звуках, В мгновениях, когда у ней, Мелькнет внимание ко мне. Тогда от счастья я парю, Витаю где-то в высших сферах, На крыльях радости и веры, И этот мир боготворю. Да, счастье то, лишь, велико, Что нам дается нелегко…

Девочка милая с челкой пушистою, Взгляд непосредственный, вздернутый нос. Мне вспоминается тонкая, чистая Струйка прощанья с девичеством, слез. Как ты смеялась легко и заливисто, Как ты доверчиво жалась плечом. Как, огорчаясь, бросала отрывисто Милый свой вздор, и всегда ни о чем. Все это в прошлом. Судьба беспросветная Распорядилась обычным путем. Муж никакой, жизнь докучливо бледная, Даже по праздникам тянет дождем. И вспоминаешь ты девочку милую, С челкой пушистою, вздернутый нос. Как далеко там за долей постылою Чистая струйка девических слез.

Стол, кровати, детские головки, Сна дыханье легкое слышно, Позы так наивны и неловки, Что до умиления смешно. Вот и ты, назад закинув руку, Спишь, в подушку уронив щеку. Что тебе приснилось, милый друг мой, На твоем далеком берегу? Может быть, какая-нибудь шалость, Милой дочки, доброй и смешной, Как-то, ненароком, отозвалась, В сновиденьях тишины ночной? Может быть сыновняя проблема Путаницу в душу занесла, И занозит обостренной темой, Нарушая беззаботность сна? Как я часто, бодрствуя ночами, Строчки собираю в кружева Точных рифм, настоянных на чае, Влет, хватая, нужные слова. Я ищу их в съездах и разъездах, В каждом дне, бегущем мимо, вскачь, Я ищу их в жизни сложных тестах, В череде побед и неудач. А, найдя, без устали кладу их, На прямоугольный белый лист, Словно переборами колдует Деревенский парень – гармонист. Стол, кровати, детские головки, Сна дыханье легкое слышно, Позы так наивны и неловки, Что до умиления смешно.

Я сам себе противоречу, Хоть не хочу – противоречу, И, невзначай, противоречу, «Я вас прошу – назначьте встречу. Ведь вижу, вижу – я вам нравлюсь, Хоть неуклюж, молчун, но – нравлюсь, Не спорьте – чем-то я вам нравлюсь? Я обязательно исправлюсь. Меня зовут, не смейтесь, – Коля, Да, да, простое имя – Коля, Ну, как вам нравится, я – Коля, А вас? Молчите, знаю – Оля. Я вижу блеск в глазах – вы рады? Румянец вспыхнул на щеках – вы рады? Красноречивое молчанье… Рады? Ах, эти любящие взгляды… И где вы встретиться готовы? Что? Мы недалеко от дома? Мы в двух шагах стоим от дома? А может…» «Нет, ну что вы, что вы…» «А, понимаю, Оля, рано, Чуть познакомились и… Рано. Хотя…. Вы так нежны, желанны… Еще вчера не знал вас. Странно… Возможно, мы ходили рядом Не замечая, хоть и рядом, И проходили мимо, рядом, И вдруг ударило, как градом. И нам уже – не расставаться, Ну, не дано нам расставаться, Да и зачем нам расставаться? Как неохота просыпаться…

Вся жизнь абсурд, Весь мир – клоака, Все будет тлен, мы все уйдем. Христос распят, Пилат – собака, Лишь суицид есть взлет, подъем! Из философии абсурда. Я абсурдист, не понимаю смысла, Своих стихов, рифмованная чушь? А мысли?

Я не был на войне И не узнал, Что это значит – Братство фронтовое, И потому, наверное, в подвал Меня загнали быстро и без боя. Подвал корыстных, путаных идей, Как нас тут много Из пятидесятых… Мы молчуны тех окаянных дней, Когда рубились Бывшие солдаты. Тогда их бил дубинками ОМОН, Расстреливали снайперы С высоток, А мы со стороны, Со всех сторон, Взирали, как слетает позолота. С моей страны, Вчера еще своей, Заботливой, Пекущейся о каждом, И скоро слезы наших матерей Напомнят нам О чем-то очень важном. О том… О том, Что не уберегли, Когда-то защищенное отцами, Вина на нас за боль родной земли, Она не виновата Перед нами. А те – уходят, все предрешено, Уходит поколение героев, Нам, молчунам, увы, не суждено Отвоевать потерянное, С боем. Мы роль свою сыграли До конца, Спокойны – никого не убивали… Но давит, давит что-то на сердца, Нет!