Я живу на краю пожара, И каждое завтра опять Сжигает мои стихи, Затирает мою судьбу. Я отказываюсь от дара, Я отказываюсь от дара, Я отказываюсь от дара Видеть то, чего не могу. Емкость с горькой водой спасает – Полынная лебеда. Эта правда – опять босая, И неверная как всегда. Я уйду от твоих спасений Свою душу я сам пропью. Я пролил своё семя мимо И приравниваю к нулю Звон пульсаций моих весенних, Звон пульсаций моих весенних, Звон пульсаций моих весенних Обрывается к февралю. А февраль уж, не двадцать пятый, Да и жизнь уже не одна. Эти вехи уже не даты И весна все одно – зима. Я напился этой свободы Я от рифм уже далеко Эти реки давно не воды – Кипяченое молоко Я увяз в киселе победы, Я увяз в киселе победы, Я увяз в киселе победы И домашнем старом трико… Я живу на краю пожара, И каждое завтра опять Сжигает мои стихи, Затирает мою судьбу. Я отказываюсь от дара, Я отказываюсь от дара, Я отказываюсь от дара Видеть то, чего не могу.

На столе у нее телефон Черной кошкой мурчит во сне Желтый свет из ее окон Топит ломкий февральский снег Она пишет в ЖЖ слова, Что не сможет ему сказать, И вчерашнее дважды два Превращается в двадцать пять. Институт, магазин, трамвай… Счастье, спрятанное в билет. Она скажет ему «прощай», Что бы завтра сказать «привет». Она верит его стихам Словно датам календаря. И скользят по его рукам Ночи краткого февраля Где-то падает мокрый снег Здесь февраль на стене распят: Календарь открывает век Только теплых и светлых дат. Она верит его стихам, А не цифрам календаря, И скользит по его рукам – Отдавая, а не даря… Май-июнь 2005

Плачь, Герда, плачь, – ты выросла больше сказки, Нежная королева недостойна его ласки; Кайся, Кай, кайся – ты потерял свою Герду, И пусть для нее ты лишь всего только первый. А все начиналось так просто: Вдвоем им хватало роста Для очень взрослого чувства, Что жестче ложа Прокруста И мягче теплого ветра, Теплее мягчайшего фетра, Нежнее, Выше, Сильнее… Ну, что же ты, ну, смелее!.. Плачь, Герда, плачь, – ты выросла выше сказки, Кроме белого снега бывают другие краски, И там, за снежным торосом, – будут иные дали: Дома, хоромы, дворцы, в которых любили и ждали, Но – нет,… не тебя, наверно, И ты поймешь это, Герда, На полосы жизнь раздирая, На себя куски примеряя; Но это – не коврик плетеный… Жжет сердце осколок вонзенный, Скребущий и режущий – знай: Единственное имя – Кай… Кайся, Кай, кайся – ты потерял свою Герду, И – ни льдом, ни лидокаином – не выморозить нервы В сияниях дикого севера, и в сплетениях строк, И даже в знании, что иначе просто не мог:

Наверно уже не пекло И имя почти поблекло, Но случайное слово заденет мертвый мотив… Сквозь сны, года, километры, Погасшие сигареты… Негаданно среди ночи Пить корвалол просроченный. Сидя в холодной кухне номер ее вспоминать, И еще незаконченный. Нет. Скорее законченный…. Нет права на беспокойство. Тебе уже это свойство Пару лет как дано. Пару лет да несколько дней. Вот только сон был тревожный, Задевший неосторожно… Дождаться утра под пледом Укутавшись сонным бредом, Чтоб опоздать повсюду, где только можно было. И осень, попутав с летом, А сердце, сочтя ответом…. Всё в порядке?... И сын с тобою?... Я сжимаю горло отбоя… Время разбилось на фразы и лакуны гудков Под будничной мишурою, Под праздничной немотою… 03. 2004

Тебя почти не узнать в гулкой, пустой квартире. Пыльные стекла давно украли твои небеса. И лишь запятые птиц, – частности в этом мире, Не позволяют сказать: «всё сказано до конца!»… Можно всю жизнь положить на алтари мгновений, А можно верить что Там ожидает иная суть… Но кто это вдруг решил: «нету других решений!»… Я открываю окно, чтоб ты могла небо вдохнуть. И если уж начинать - то только с красной строки, Ткань мироздания рвется о символы на бумаге. Сдираю гранью стиха горло моей нелюбви Чтобы почувствовать вкус горячей соленой влаги. Май 2004