Нет, всё равно было бы чувство долга, Чувство вины, словно вязкая, долгая вата, И не уместность, лишней в шкафу полкой, Будто в своей стране - но эмигранта. Надо бы, выпив дома крепкого чая, Просто торчать у окна, с видом наружу Скучным, где даже приступ собачьего лая Ближе стаи взглядов, речей лучше.

Я всё тебе прощаю, и нечего больше плакать, прокралось вдруг сквозняками прощанье, упало на пол и на поворот обратно не стоит себя тратить. И ладно. Нам будет память служить тяжкой сбруей, камнем, что не посмеешь сбросить, как ножь, полюбившийся, в сердце опорой для жизни станет: ранит, но заставляет двигаться, дарит ещё боли...

Мимо меня - летящей сигаретой, Последний раз ужалившей асфальт. На парапетах - прожитое лето, И под мостами не допитый чай. Мимо меня. А будто и не мимо, Возможно, это было как раз сквозь? Сколь сильно поломала, затупила: Не любит сердце и не дышит нос. Мерцанье глаз в огнях - куда пропало? Эй, стук по окнам глупого дождя! Тебе достаточно, а мне тебя так мало... И не по мне, а по стеклу, мимо меня...

И сквозь трубку, как тот водолаз, Погружаюсь в осмысленность смело. И прикрыв лишь один из двух глаз Я смотрю не в тебя, а сквозь тело; В разрежённой и мёртвой среде, Где смешались "обрубки" и души Тех, кто души терял на земле, А к "обрубкам" терпел равнодушье; Мыслью верной о мёртвых листах, Словно серая кожа у трупа, И мороз, словно холод в глазах, Пусть не лучшего, но всё же друга; Будь несчастен! Стремись убежать Из осенности, холода, мрака! Или сам становись им опять В ожиданьи зимы, снегопада...

Я (Внезапно) Привет. Она (испуганно) Ты кто? Я (назидательно) Я тебя выдумал, одно ли - кто я? Она (хмуро) /молчит/ Я (удивлённо) Молчишь? Она (грустно) Темно... Скребутся... Я (любопытно) Скажи, там - каково? Она (зло) Одно ли - каково здесь? Ты меня выдумал, так нарисуй мне крылья, и улечу. Я (просительно) А я? Она (безразлично) Придумаешь другую... Я (отчаянно) А ты? Она (мечтательно) Улечу...

Закрытые двери шуметь перестали, Застынут вдруг тени из матовой стали, За ними вслед взгляд твой в зеркальном овале: В нём время, то время, когда вместе спали, То время, когда мы вместе любили, То время, когда-то, всему доверяли; То время ушло. Вместе с тем постарели, Мы сильными стали, но то потеряли, Где песней, и то, что расстроенны струны Не важно: ведь крыша, и звёзды, и луны; Где крылья, и то, что бумажные перья Не важно, а важно лишь то, что мы верим!.. Нет, верили… Кончилось всё. Мы прощались. Осыпались крылья. И песни остались…

Представь: Вот ты выходишь из дома, и вдруг тепло, Вдруг зеленеет больной у парадной куст, Вдруг остановка пуста, и автобус пуст, Солнце улыбкой, дома колесом, и то, Что так терзало весь вечер, а значит и ночь Смыло, задуло, сгорело, до пепла, тла: Счёт оплатился, жена навсегда пришла, Дверь не скрипит, и уже не беременна дочь, Войны прошли, все солдаты вернулись: «Ура!», И, непременно, всем им найдётся где жить. Реки кристальными стали: налить и пить! А к инвалиду вернулась нога и рука… Нет, не представить. Высох затоптанный куст. Руки и ноги до тела погребены. Как и вдвоём мы одни, так в толпе одни: Хоть и в автобусе тесно – он, в принципе, пуст.

На чугунный стол – ласковые пальцы, сыпет за окном ярко листопад. Ты прими меня: я ли не скитался? Не хочу о том. и тому не рад – сколько было слов… Нет ли оправдаться пережившим нас, в стих сложившим жизнь мыслям? Дай же кров! Мне позволь остатся! Не перечь хоть раз… не давай остыть влаге на глазах, и огню. И больше не закроешь дверь: я вернусь потом, хоть бы и во снах, но уже не брошу!.. Смятая постель, листья за окном, И проклятья мне, ненавидь же ярче! Но в обман поверь, в сказку окунись! Только ночь весне, осень прочих старше. Я ушёл теперь. Ветер нёс: «Вернись!»

Ты - единственный тёплый, мой преданный друг - Радиатор! Ты спасёшь меня, масляный, бежевый друг - Радиатор! Забери моё мёрзлое тело в пустынной квартире, Раствори всё в тепле, ты единственный честный, правдивый! В потолке десять дыр, а под полом, конечно же, мыши; Только ты не боишься, а может быть - просто не слышишь, Как скребутся, дерутся, грызутся они и соседи, За еду, за любовь, за ночлег, за конфету, как дети. Я усну, и приснится мне там, где зимы не бывает, Но и там я с тобой, ведь ты спас - это не забывают. Мы сидим на краю и болтаем ногами, болтаем: "Нет, я не одинок! Ты со мной! Мы с тобою - стая!" Но открою глаза: стук зубов, я замёрз, я простужен: Ты сломался, а значит уже не спасёшь и не нужен. Так прощай, Радиатор, недолго нам вместе осталось! Я не вспомню. Всё бред, и шиза незаметно подкралась.

«Вот и можно курить – ты ушла, ты исчезла, Вот и можно колоть в вены медленный яд,». Ю. Бутикова, «Вот и можно курить» Вот и кончился день, и промчался по крыше Мятый, серый закат, и зажглись фонари. Не идут поезда – поездов я не слышу, Это значит «До завтра», не значит «прости». Закурю, заиграю, на бронзовых струнах Побежит мягко время. Закрою глаза. Захочу – допишу, или брошу бездумно: Больше некем, и некому, знаешь, писать. Осыпаются крыши, грохочут асфальтом, Мягко кошка по клавишам песню споёт. Я укрою подушку. Дом тихо оставлю: День прошёл, значит время моё настоёт!

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку. Зачем тебе солнце, если ты куришь Шипку?» И. Бродский, без названия Ты не выходишь из комнаты: улица мнётся, Мир опустел, с горя солнце из тучи напьётся. Стулья с обоями могут быть очень сим рады: Если снаружи друзья – ровно там же и гады. И снегопадами в комнате дверь завалило: Если не выйти, то «Есть» перекинется в «Было», В сводке событий две строчки: «Она не открыла вследствии здешнего шторма и внешнего ливня, И, не дождавшись её, и не выдержав стужи, Около двери, промеж батареи и лужи, Смерти отдал опустевшую, мёртвую душу». Вообщем – «не выйти сейчас» есть «потом разрушить».

В момент паденья взгляда по неволе вниз, замкнётся круг над теми, кто с тобой замёрз, и скользким стал карниз... Метал в словах, метал в груди, не той покажется рука, что ляжет на глаза, не вольно закатившиеся вверх. И на безумной голове застынет взгляд куда-то прочь, вдоль серых рельс они точь-в-точь когда-то снились мне... Там, где темно, но так тепло, спокойно, оттого, что там возможно вовсе не смотреть, не слушать где-то за спиной Шептался кто-то... обо мне, О том, что будет далее со мной, и что не будет... Больше Солнца! У моих дверей застынет чародей, Замолкнет и исчезнет... вместе с ней... В ту ночь, когда луна не вышла, но и солнце догорело, было слышно Стук одиночества в висках, и где-то за стеной... Той ночью не взошла луна, не вышло, только было слышно... Стук одиночества в висках, и где-то за стеной...

Там было так тихо... Был слышен треск сигарет и шёпот. Там было темно... Был виден даже дальний всполох. И сквозь треск и шёпот, Сквозь дальние взрывы Лица одиноко Отраженье застыло... Но там было так тихо... Там стреляли навылет по телам и душам. Там было темно, Но никто не смотрел, никто не слушал, Как... там было тихо... Как... темно... Но сейчас всё иначе: Всё как будто сравнялось, как-будто слегло, Я как будто забыл, Как там было тепло.

Она бессмертна, в общем понятии, Рассчитана на массы, в объятии Всего человечества: не понемногу каждому, А всем вместе, и пресыщенным, и жаждущим. Но не в смысле отдельно пустого взгляда, Сквозь пелену сознания, стремительно на запад, Закату, как от себя пули выстрелу: "Я не хочу её, но от неё зависим"... Как Он - Она. Безумная абстракция: Многолика, как мировая нация, Но им безлика, в каждом закопана. Она из одного взгляда соткана, Скорее - с него начата, как сам Бог Начат с людей. Двух, или четырёх.