Что нам штормы, ураганы, ведь морские волки мы. Все моря и океаны, детства давние мечты. На затылке бескозырка, гюйса вымпел голубой, А души морской тельняшка, губит девичий покой. Качка – это вам не шутка, убалтает хоть кого, Но от этого походка изменилась лишь всего. Поскитавшись по просторам, заходя в какой то порт, Мы по трапу сходим бодро, берег нам, везде курорт. Первым делом к самолетам – это летчики поют. А морских ветров скитальцам в женском обществе приют. То-то будет вечер зноен, весь по форме такелаж. Каждый будет здесь достоин, взять мадам на абордаж. Сколько песен мы пропели в предпортовых городах. Сколь девушек встречали нас с улыбкой на устах. Сколь соли мы впитали, сколько видели воды. Моряками нас назвали не с больной ведь головы. С берега нас тянет в море, а затем наоборот. Ведь у нас две равных доли - два родных и дом и флот. Как бы нас ветра не гнули, грудью встанем, как один. Сколько б лишку не хлебнули, флот позорить не дадим. В океане и на море, нам корабл

Вот дали мне медальку Спаси Бог, вот те крест. Глядя в глаза торжественно, Творили благовест. Не зря, мол, кровь вы пролили, Почетная стезя. Народ героев помнит, И дальше тра - ля - ля. Смотрю я на медальку ту, Какой обрат вещей, Когда-то ведь хотелось быть Мне награжденным ей. Стою, копаясь в памяти, На ощупь жму слова. Служу … ! А дальше все без образа, Спасибо, господа. Стою, копаясь в памяти, На ощупь жму слова. Служил не за награды я, Пошли вы… господа!

Расставаться с тобой не хочу. Мне не хочется верить в победу. Я так долго холил мечту, Как теперь без нее, я, уеду. Был потерян душевный покой, Образ твой, в своих снах лелея. Ты была неприступной такой, Как те звезды времен Галилея. Мне хотелось быть рядом с тобой, Но на все, видно, Божья воля. Снился локон мне мягкий твой Цвета блеска, пшеничного поля. И куда бы не вышел тропой, Озираясь, глазам не верил. Силуэт появлялся твой, И тогда я в любовь поверил. Разрывала она мне грудь. Возвышала, потом швыряла. А порой, зло топтала в грязь. Расстилая из роз покрывало. Мы любовь обуздали вдвоем. Стало легче, на сердце отрада. Но мечта, вдруг исчезла моя, Победил! А кому это надо? Не старайся меня упрекать. Я мечтать не смогу заочно. Ведь любовь это сделанный шаг, А мечта…. А мечта непорочна. Я уеду, разлучники дни, Успокоют терзаний клочья. Будем жить, мы с тобою в любви, А мечта, будет в нас не порочна.

Скину вещь-мешок ла ла ла ла. Выпью полтишок ла ла ла ла. Не брани меня ла ла ла ла. Я судьба твоя, я судьба твоя. Много в жизни дел переделал я, И петлей была тропка у меня. Уходил я в свет, возвращался в даль, Если потерял, ладно, мне не жаль. Хоть и спину гнул, но прямым ходил, Кровь смывал с лица, если в драке был. Буйно отдыхал и, собравши сил. Я опять свою песню выводил. Скину вещь-мешок ла ла ла ла. Выпью полтишок ла ла ла ла. Не брани меня ла ла ла ла. Я судьба твоя, я судьба твоя. Так без слов и нот, линию я гнул. Уставал как скот, все же не свернул. Я пришел к тебе, отворяй гнездо. Весь я пред тобой и без всяких но, Наливай полней, харч мечи на стол. Ведь не в гости я, а домой пришел. Дай гитарных струн в руки перебрать. Хватит гнуть судьбу, будем отдыхать.

Рыщет по лесу группа волков, Это вечно голодная стая. Законно живя без друзей и врагов, Слабому, кровь выпуская. Кто же вы, волки? Собаки войны? Иль санитары леса? Режете скот от кровавой любви Или же так, с интереса? Карий ваш глаз дышит мертвым огнем, Красным крестом санитара. Свой вы, врачебный, ведете прием, И жизни и смерти вы пара. Где же вы, волки? Ведь вы не волкИ! Чтоб жалобно хвост поджимая, Бегством спасаться от смерти любви, Природный инстинкт предавая. Ловят и бьют вас, стреляют в упор, Мусором лес оскверняя, Видно, не нужен теперь санитар, Фельдшер в наряд заступает. Только бы волку шакалом не стать, Не уповая на падаль. Ведь волчьи клыки – это правды оскал Сколько бы заяц не плакал.

Распахали поля целомудрия. Старым плугом со ржой на лЕмехе. Набросали в бороздку мусора, Что с амбаров смели в Америке. Удивляясь, что всходы странные, С недоверьем на плуг кивая, Борозда, мол, не мерно пахана, Да кобыла на масть не такая. Подогнала загранка, «щедрая» Тракторище, хромом блестящее. Тоже пашет, но как-то мудренее Иностранное чудо рычащее. Много рОдной земли отутюжила Та махина идейно пришлая, А мы все сеяли подметенное И опять у нас лажа вышла.

Здравствуйте, Владимир Владимирович! Я поэт, не знакомый, Вам ранее. И как многие из великих, Пытаюсь творить стихами. Пусть штаны мне, не так широки, И нету «ксивы» – «бесценного груза». Оба, мы, с Вами плоть от плоти, Красных флагов, советов союза. К солнцу, я, апеллирую редко. В разговоры вообще не вступаю. И с мечтою, как с доброй соседкой, Город – сад, сам себе воздвигаю. Не в заоблачных далях удача, Но порой мысль гложет иная, Вдруг мечта моя, облако в брюках, И вдобавок еще голубая.

Я родился как все естественно, Раздвигая пространство во времени. В жизнь, вцепившись, с неистовой силою, Шел к развитию зрелого семени. Возродившись, пропасть в пустоцветии Не раскрасив палитры новой, Также грустно, как скулами мощными, Разминать жижу каши морковной. Из бутона войду в цветение. Не завяну, не сгину в бесследии. Я росой окропленной заново, Обеспечу себя в наследии.

Росчерком по паркету, Как роспись из-под пера. Наполнив движением музыку Живет танцевальное па… Под облик единого образа Незримая нить вплетена, Энергия пары на замысел тренера, Волной наполняет сердца. Не просто создать эти лики, Эмоции, зависть, молва. Житейские будни и терни, Обычная жизнь как всегда. Но вот все обиды в сторону, И снова пред нами – она, Пара, вплетенная в музыку И каскад танцевальных па.

Твой стан изящен и грациозен. А говор нежен, слегка серьезен. Глаза в полнеба открыты миру. Цветком паришь ты, лаская лиру. Я благодарен без искушений, Прилив эмоций, как луч весенний. Ты озарила в душе уснувшей, Хандру поэта от жизни скучной. Лишь о тебе все, безо лжи, наплыва. Свежа как утро, в душе игрива. Бутон на стебле, пока не роза. Шипов не надо, в них жизни проза. Хочу воспеть я, тебя, Наташка, Моих восторгов Калибри-пташка. Я пред тобою, как в поле кашка, Согретый солнцем, живу букашка.

Клавиши черные нам в назиданье. Клавиши белые легкость души. Струны наполнены жизни звучаньем, А нервозвучание держат колки. Рама литая, как столп мироздания В деки, породистой Ангел поет, И будто на таинство нас приглашая, Крышка рояля лаком блеснет.

Родная ты моя единокровная, Жизнью я обязан на Земле, Ласку и заботу, что без края Ты одна дала все это мне. Захвачу тебя в свою охапку, Сильно, с нежностью тебя я обниму. И как будто в детстве уж далеком Кто-то держит памяти струну. Я росту с тобою год от года, Шалю не сам, есть младше сорванец. С тобою я в любые наши годы. Ты цензор мой, судья и мой венец. Мы связаны друг с другом не с изнанки, А изнутри струится жизни нить. Ты для меня, как сила богом данная. Тебе желаю долго-долго жить.

Вот на койке опять госпитальной лежу. И врачу в сотый раз про нутро расскажу. Он, устало вздохнувший затеет писать, Как мой чудо конструктор попроще собрать. Кучу справок нароет, госпитальных систем И с пристрастием расспросит, что я пью и что ем. Удивленно посмотрит и скажет лечись, Видно ты не утратил свое право на жизнь. Каждый год посещаю эскулапов края, Нет надежды на то, что починят меня. Не излечит меня медицинский поток. Все во власти у Бога, у всего есть свой срок. А пока я топчу госпитальный паркет. Прав совсем помереть у меня видно нет. Терапевт и хирург смотрят вяло в прищур. Ну, а я б с медсестрой оторвался в аллюр. Клизмой мозг извлекают из анналов родных. И УЗИ просвещает все нутро и поддых. Будет фото рентгена, как набор из костей. Не пришить, не приклеить, нет других запчастей. Мой сосуд для души прохудился слегка. Где был порван - зашили, дыр не видно пока. И посудину эту по земле я ношу, Твердо веря в себя, ничего не прошу.

Бьются на войне бойцы – моральные калеки. Трут в своих штабах штаны – мирные коллеги. Вот поймает грудью пулю, парень молодой, Дырку в кителе готовит офицер штабной. Все под богом ходим прямо, с гордой головой Вот пацан двадцатилетний льда в глазах застой, А штабной стреляет взором, чтобы честь отдать, В тридцать пять уже полковник – воин, твою мать. На позиции заедет, орден получить, И комбатов поучает, как врага крушить. Поглядят ему в дорогу, улетел стрелец И опять в цеху горячем трудится боец. Пыль, грязища, раны, трупы трассеров строка Духи прут как заводные, кончился Б.Ка. Все, конец!

Вот дела старина, Уж не нужно вина, Для того, чтоб развить впечатление. В беге дальних дорог Редко блещет восторг, Чаще белит виски утомление. Я по жизни ходил, Много пар износил Разносортной бродяжьей обувки. Платья шил на заказ, И в фуфайке не раз Босяком шел с сумой до ночевки. Был в огне и в воде, И гремели по мне, Трубы звали, оркестр заглушая. Наугад брел вперед, Сам себе, ставя фронт И в атаку, сомненья сметая. Не грусти старина, Хочешь выпей вина, Чтобы дрожью в руках не страдать. Разбросали камней Очень много горстей, А теперь их пора собирать.

На замороженной створке окна Узор, как вопрос без ответа. И пусть мне виски серебрит седина, В душе моей жаркое лето. Журчит ручейком моих мыслей поток. Надежды мне сердце согрели, А запах твоих золотистых волос, Как флейт соловьиные трели. Своею ладонью прижавшись к стеклу, Я чувствую стужи сомненья, Но снова ладошку твою обниму И греюсь теплом откровенья. Оставшись на инеи теплый мой след, В нас детский восторг возрождает. Сквозь эти оконца глядим в белый свет, Как искренне солнце сияет. Пускай не на долго, хотя бы на миг, В душе мы любовь отогрели. И вот сразу ноты ложатся на стих, И вновь зазвучали свирели.

Уходи из тела дрожь, прочь и лесть и брань. Ничего на свете нет лучше русских бань. Ни «офуро», ни «хамаш» и не финский жар, Не заменит веник наш для души нектар. Накидаешь, наподдашь, аж уши завернет, На полке каленым паром тело негой мнет. Разогревшись до костей, выгнав маету Выпьешь хлебного кваску или же чайку. И по новой в рукавицу крепко веник взяв Парит тело с упоеньем и холоп и граф. Нет различий в русской бани, все равны пред ней. Всех отмоет и излечит пар души камней.

Раскричались петухи по дворам. Подарила зорька солнышко нам. По траве роса слезинкой легла. Шепчет ветер, пробуждаться пора. На деревне заиграла дуда, То пастух погнал буренок в луга. Наполняется движением дом, Тешет кот себя парным молоком. Выбегаю на крылечко босой, Лицом к солнцу, а ногами с росой. По проулку добежав до реки, Прыгну в воду, разгоняя круги. Враз взбодрит меня речной водоем, Как обряд крещенья принятый в нем. Разотрусь, по телу кровь разгоню, И пойму, вдруг, как тебя я люблю.

Все прошло, и война отгремела Своим жестко звучащим набатом. И давно вся листва перепрела, Что опала с деревьев когда-то. Годы песен под танец «Кадрили» Были прерваны адовым роком. Наши души на взрывах взрослели, Возносясь к первозданным истокам. Наши матери, жены на совесть Вместе с нами старели на грани Получившие вечную юность Навсегда оставались в Афгане. Не давать нам пока счет могилам. Дольше быть наша выпала доля. Нас по самым тяжелым лекалам, Проводили сквозь цех перекроя. Мы живем, свои весны встречая, Отдавая оброк ритуальный, И терзаем за пазухой камень, Как навязчивый образ кабальный.

Встань и иди, время на взлет. Встал и пошел, рампа зовет Руку в кольцо, страх под пяту. Пульс у виска, выход к борту. Трос оставляя, пошел парашют Маленький купол, секунды бегут Три по пятьсот, дернул кольцо Пошел основной, раздувая лицо. Стропы проносятся, в газылях бег. Тряхнуло систему, смотришь наверх. Есть основной, хоть и может не быть. Руки к запаске, прибор разрядить. Все, наслаждайся полетом, лети. Ищи приземленья, на стропах виси. Пару минут ты паришь, как Икар. Подход, приземленье, слабый удар. Стропами гасишь, ветра поток. Твердо стоишь. Молодец корешок. Припев: Силы и духа нам не занимать Если идем, так идем побеждать.