Верико Анджапаридзе В полированном ящике старом Средь таких же словес и гримас Мне приснилась царица Тамара, Я увидел прекрасную Вас. И хотя на дворе у Вас вечер, В тенях прошлого пасмури нет. Дай-то бог, не задуть наши свечи На ристалищах ранних побед ... Пиросмани услышать хотелось С Вами рядом, наполнить стакан За серебряных чувств неподдельность, За достоинства тонкий чекан. Что Вам славы неверные блики? Вы себя выносили на суд Теней строгих, надежных, великих, Что над Вами по жизни плывут. Я совсем Вас не знаю, не скрою, И одно лишь осмелюсь сказать, Что не могут поступки и роли Быть иными, Чем Ваши глаза.

Поившая когда-то Чингисхана, А нынче нас, закинутых сюда Дымится над костром в походных канах Лапшу и соль принявшая вода. Луна дымится в тучах медным чаном, Как пять, и семь, и триста лет назад. Серебряными ситечками с чаем Вокруг неё созвездия висят. Сидим и мы своей общиной тесной Вокруг поленьев на исходе дня. Над нами океан огней небесных, Под нами склад подземного огня. Течёт Онон, по заводям старея, Лениво омывает берега, Которые хотя бы раз в столетье Разламывает тихая река И с грохотом, покой ломая душный, Уносит льдины, сухостой, дома, Чтобы опять змеёю добродушной Забыть, как день назад сошла с ума. Так кто же мы, атланты, полубоги, Венец земных страданий и тревог, Или баранья пена на треноге, Что без конца болтает кипяток?

Усталому пошли, о правый боже, Пошли ему спасительницу-ночь. И ненадолго перед тем сиделкой Польшу — Прощальным врачеванием помочь. Там ждут его. Скорбит в тумане Висла. А здесь, в Париже, носик морщит кисло Чужая и здоровая она, К сухим глазам прижав клочок батиста. И упрекнуть грешно ее, и смысла В том нет. И духота. И ночь без сна. Та-та-та-там! В окошко дождь стучится. Дрожит земля в раскатах грозовых. Крыло рояля черное нависло. Судьбой давно сосчитаны все числа. Но сердце как всегда сияет чисто В серебряных доспехах Красоты.

Не страхами посеянную дрожь, Не муки и упрямство страстотерпца — Ты на ладони бережно берешь Кристалл огня — Пылающее сердце. Рубин любви и мужества, зажатый В оправу монастырского литья — Единственный надежный провожатый В безжалостных болотах бытия.

Бедные поэты-графоманы, кто сегодня слышит голос наш в грохоте рекламного обмана, посреди всеобщих распродаж? Может быть, грядущий Генрих Шлиман, в чью-нибудь уверовав строку, разузнать захочет, как дошли мы через суховеи к роднику. Как с незащищёнными глазами в пыльных бурях рыночных сахар донесли божественный гекзаметр через нескончаемый базар. Раскопает нынешнюю Трою и отыщет в розовом песке мощи неизвестного героя с шариковой ручкою в руке.

Как всплеск последний летнего тепла, а может быть, как нежную ошибку, судьба в мой пруд осенний занесла случайно желтоглазую кувшинку. Меня уже прихватывает лёд, листва берёз в воде кружится палая, заканчивают утки перелёт, и вот она, как птица запоздалая. Я камышами что-то ей шепчу, зову на плёс, что издали синеет. Она смеётся, наклонившись чуть: -Я - выдумка твоя, я - Дульсинея. -Но для чего тебе моя вода? Зачем меня фантомами тревожить? Что делать нам? -Не знаю, никогда об этом не задумывалась тоже. Я глажу ей волной зелёный стан, глазами провожаю птичью стаю, грущу, что безнадёжно опоздал. А, может быть, мы оба опоздали…

Когда рука теряет силы, А ручку ублажает стиль, Стихам Державина Гаврилы От смуты впору увести. Был прямодушен, простодушен, Горяч, любезен и востер, Любил поесть, Но даже ужин Червонной одой ввысь простер. Как скульптор древний правил хаос, Парил под солнцем налегке. И брел, местами спотыкаясь, Как пьяный, в русском языке. Нет, не ленился и не трусил Над трудной строчкой ждать зарю. Но мнил важней служенья музе России службу и царю. Ей — всю любовь, Ему — старанье, Обоим — правду и добро В юстиц-делах на поле брани... А после всех работ — перо. Короче, был по нашим меркам Совсем непрофессионал. Но вот прошел времен проверку И даже в гении попал.

Мне скучно, бес. И рай и ад сплелись в одной бесовской пляске. Я всё познал, но я не рад, что разучился верить в сказки, Что век железный мыльным стал, что дьявол сделался домашним… Что раньше гибли за металл, теперь же всюду – за бумажки.

Горчит душа. Но это не тоска По дню ушедшему И не разлад с грядущим. Надежды величавая река Течёт, как надо, Всем на свете ждущим. Давно не жду случайный ручеёк, Который мне из той реки потрафит. Так что же на скрещениях дорог Я потерял? И что мне душу травит? На чистый лист своих грядущих лет Накладывая прошлого лекало, Не за грехи себя казню я, нет – За каждый день прожитый вполнакала.

Потому ли, что пришла пора Дом родной протапливать под осень, Я присел у твоего костра? Много ли смогу в него подбросить? У тебя великие в долгу. Но в одном равняю с ними сердце - Запятой последней не солгу. Ты позволишь у огня погреться?