Станислав Шуляк Инферно роман-пасквиль Все, происходящее здесь, – вымысел. Настоящее гораздо хуже. Гл. 28-31 28. Ряды Вечерело. Время торговли подходило к концу, но народ на Апраксином рынке убывал весьма неохотно. Немало припозднившихся обывателей толпилось еще в рядах в надежде урвать по дешевке что-нибудь из остатков. Торговцы, утомившиеся телами (но уж не духом, конечно, ибо отсутствует у тех таковой, дух высокий, дух исключительный), также сделались уступчивее; азарт, желание продать еще хоть что-то, но непременно сегодня, подстегивал и их. Дух лишь скидки и консенсуса витал над усталыми рядами. Это было удивительное время – время мимолетного оживления пред полным затишьем и угасанием; немало покупок совершается в эти вечерние двадцать-тридцать минут. Это было время согласия, умиротворенности и довольства собой. Здесь каждый чувствует себя победителем. Где же тогда проигравшие? – могут спросить. Но таковых, вроде, не видно.

Станислав Шуляк Инферно роман-пасквиль Все, происходящее здесь, – вымысел. Настоящее гораздо хуже. Гл. 23-27 23. Пояс шахида Человеческое сходило с него, как чешуя, облетало, будто с деревьев листы в период долгой осенней скуки. Быть может, следовало бы попробовать удержать уходящее, исчезающее хоть немного, но он не знал, как это сделать. Все меняется, конечно, но не все меняется так. Происходившие в нем изменения он не мог бы даже объяснить, он их лишь смутно ощущал. Хотя это происходило, конечно, достаточно быстро и даже, пожалуй, стремительно. Он попробовал изобрести термин, но ничего, кроме «ангельской конвертации», на ум не шло. Придуманное же им было скорее забавно, нежели серьезно, нежели справедливо и убедительно. А имя? Что имя? Имя можно было и сохранить; плотское в нем убывало, имя же не плотское, имя – условное, эфемерное, зыбкое. Вот эфемерное-то как раз в нем приумножалось.

Станислав Шуляк Инферно роман-пасквиль Все, происходящее здесь, – вымысел. Настоящее гораздо хуже. Гл. 18 - 22 18. Старик Был только он, он один, и еще молодой рядом; тот, что был старше, не видел молодого, но и молодой не злоупотреблял этим, и тихая почтительность на лице его, вроде, была неподдельной. – Я старик. Так? Ведь так? – спросил настойчиво первый. – Нет. Не знаю, – отвечал молодой. – Не лги и не кокетничай. Никогда не лги и не кокетничай. – Я не кокетничаю. – Так что? Старик? – Просто родились раньше, Евгений Николаевич. – Раньше тебя? – Да. – Ничего себе раньше! На пятьдесят лет. – Почти на пятьдесят, – уточнил тот. – Два-три года роли никакой не сыграют. – Два года – это много. Три еще больше. – Два года – это ничто. Три еще меньше. – Почему так? – У вечности много парадоксов. – Вам виднее, Евгений Николаевич. – Насмешка? – Извините, – смутился собеседник старика. Помолчали.

Станислав Шуляк Инферно роман-пасквиль Все, происходящее здесь, – вымысел. Настоящее гораздо хуже. Гл. 13 - 17 13. Троицкий мост Сознавая безобразие и вопиющую несправедливость мира, да будем же глядеть на него гневными глазами, бранить его бешеною гортанью, описывать безудержным языком! Да будем же дерзки и непримиримы, и, чем более мир сей мерзок, тем более непримиримыми будем мы. Не станем только обольщаться на свой счет, не станем полагать себя совершенными, пока мир безобразен и жалок, не станем гордиться собой! Он стоял на мосту, на Троицком мосту, Нева прямо под ним катила свои дрянные воды, он смотрел на них и не видел, и ему не хотелось в них даже плюнуть. Беда его была неудержима, и она то отбойным молотком, то назойливым дятлом стучала в его селезенку. Пред ним лежала стрелка Васильевского острова, с Биржею с двумя нелепыми Ростральными колоннами. Рядом с Фряликовым был огромный трехглавый чугунный канделябр, с императорскою символикой, с романовскими коронами.

Станислав Шуляк Инферно роман-пасквиль Все, происходящее здесь, – вымысел. Настоящее гораздо хуже. Главы 7 - 12 7. Петроградка. Смутная зона Фряликов пролетел Каменный остров, почти даже его не заметив. Он только остановился на Ушаковском мосту, тупо глядел в воды Большой Невки, крепко вцепившись в перила, и ветер обдувал его вспотевший лоб и редкие всклокоченные волосы за ушами и на затылке. – Зачем рождаемся? Да вот зачем это рождаемся? А потом подыхаем! А? – кричал он воде и небу. Сзади и спереди не было никого, пешеходы будто повымерли, и лишь равнодушные автомобили бессмысленно проносились мимо. – Какая сволочь придумала, чтоб было так? Да ведь это просто даже нелогично, разве не правда? – объяснил еще Фряликов парящей неподалеку чайке. Чайка послушала немного, потом, отвернув остроносую головку, спикировала на воду в поисках провианта, но Фряликов к этому времени и сам уже забыл о чайке. – Ведь это же сколько усилий! Сколько энергии! Сколько биомассы!

Станислав Шуляк Инферно роман-пасквиль Все, происходящее здесь, – вымысел. Настоящее гораздо хуже. 1. Хормейстер Фряликов Когда говорят «хормейстер Фряликов, хормейстер Фряликов», так, несомненно, имеют в виду... впрочем, Бог его знает, что имеют в виду, те, по крайней мере, кто слышал о хормейстере Фряликове, но уж, во всяком случае, профессия здесь совершенно не важна; да нет же, причем здесь профессия?

Станислав Шуляк ПРЕЗИДЕНТСКАЯ КАМПАНИЯ радиопьеса Г О Л О С А РОМАН ЕРМИЛОВИЧ МАКСИМ ИУДЫЧ ДИКТОР ПЕРВЫЙ АГИТАТОР ВТОРОЙ АГИТАТОР ТРЕТИЙ АГИТАТОР ДОРА ОРИНА ОХРАННИК Подвальное помещение. Слышатся звуки капающей воды, капающей методично, монотонно, возможно, на что-то жестяное. Где-то далеко-далеко – скрежет мотора грузовой машины, который вскоре стихает. Едва слышно – отдаленные автоматные очереди. Скрип пружины железной кровати. Кряхтенье немолодого и, должно быть, нездорового мужчины. Потом – старческие голоса. РОМАН ЕРМИЛОВИЧ. Максим Иудыч. А? Вы спите? Максим Иудыч. МАКСИМ ИУДЫЧ. Ну чего вам? РОМАН ЕРМИЛОВИЧ. Ничего. Просто я хотел знать, вы спите или нет. МАКСИМ ИУДЫЧ. Теперь знаете, и – что? РОМАН ЕРМИЛОВИЧ. Ничего особенного. МАКСИМ ИУДЫЧ. Ну и сами спите. РОМАН ЕРМИЛОВИЧ. Ага. Максим Иудыч? МАКСИМ ИУДЫЧ. Что? РОМАН ЕРМИЛОВИЧ. Сейчас день или ночь? МАКСИМ ИУДЫЧ. Какая разница? РОМАН ЕРМИЛОВИЧ.

НОЧЬ ПРОСТИТУТОК радиопьеса Г О Л О С А ОН МАША ОЛЯ ИРИНА ОН. Я долго стою перед дверью и раздумываю – постучать мне или нет. Рука моя ощущает зуд, оттого что она готова повиноваться, но может также и бездействовать. Я слышу тихую музыку из-за двери. Может, лучше уйти? Я не считаю это нерешительностью. В конце концов, я сюда за этим пришел. Зачем я сюда пришел? Я знаю, что сейчас подниму руку, и ... Стук в дверь. Музыка смолкла, я прислушиваюсь к шагам. Какая она? Звук открываемой двери. ОН. Добрый вечер. МАША. Скорее уж – доброй ночи. ОН. Однако же вы... ты не спишь. МАША. Да. Пожалуйста. Проходи. ОН. Спасибо. Куда можно сесть? МАША. На этот стул. Или на кровать. ОН. Сразу уж на кровать. Лучше на стул. МАША. Сварить кофе? ОН. Попозже, если можно. МАША. Я понимаю: попозже. Тогда, может, принести выпить? ОН. Конечно, это было бы проще. А что у тебя? МАША. Есть сухое вино. Есть виноград, и есть финики. ОН. Не люблю виноград.

ФУТБОЛЬНЫЙ МАТЧ В СОДОМЕ МОНОРАДИОПЬЕСА Слышен гул человеческих голосов, какой обычно бывает во время футбольных матчей. На фоне этого гула возникает голос К о м м е н т а т о р а. КОММЕНТАТОР. Итак, мы начинаем прямой репортаж со стадиона... Меня просили не называть стадион, где будет проходить сегодняшний матч. Очень неспокойное время, и найдется немало людей, которые могли бы враждебно отнестись к этому матчу, и соображения безопасности... Впрочем, я отвлекся. Итак, футбольный матч между командами... Вот на поле выстраиваются игроки в красных футболках. Бравые, подтянутые ребята!.. Настоящие герои!.. Напротив выстраиваются игроки в коричневых футболках. Эти тоже настроены весьма решительно, они готовы вести борьбу до победного конца. Победить или умереть, так сказать. Может, я немного преувеличиваю. Во всяком случае, нас сегодня ожидает захватывающее зрелище.

СЛЕДСТВИЕ радиопьеса Г О Л О С А СТАРШИЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ ДРОБОТ СЛЕДОВАТЕЛЬ КОВЧЕГОВ СТАРУХА СТАРШАЯ СЕСТРА СОФЬЯ МАБУЗЕ СЕСТРА САРРА ГАВИС ШАВКОВА ПОНЯТЫЕ БОЛЬНЫЕ Слышна перестрелка, свист пуль, слышны орудийные раскаты – то ближе, то дальше, и вдруг грохот разорвавшегося снаряда совсем близко. ДРОБОТ (бормочет). Ого!.. КОВЧЕГОВ. Может, дождемся темноты? ДРОБОТ. И что мы тогда увидим? КОВЧЕГОВ. А по-твоему, будет лучше, если нас сейчас укокошат? ДРОБОТ. Я иногда думаю, что это не так уж плохо. КОВЧЕГОВ. Скажешь тоже. ДРОБОТ. Просто мне все надоело. КОВЧЕГОВ. Долго здесь оставаться тоже нельзя. ДРОБОТ. Это, должно быть, где-то близко. КОВЧЕГОВ. Близок локоть, да не укусишь. ДРОБОТ. Нам нужно проползти только этот двор. КОВЧЕГОВ. Может, зайти с другой стороны? ДРОБОТ. Там то же самое. КОВЧЕГОВ.

Станислав Шуляк ПАТРУЛЬ Г О Л О С А: ПЕРВЫЙ ПАТРУЛЬНЫЙ ВТОРОЙ ПАТРУЛЬНЫЙ ТРЕТИЙ ПАТРУЛЬНЫЙ ПРОХОЖИЙ КАБАТЧИК ТОРГОВЕЦ ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК ИЗ БРОНЕМАШИНЫ ВТОРОЙ ЧЕЛОВЕК ИЗ БРОНЕМАШИНЫ Шаги; идут трое. Воздух полон тревоги. Вдалеке слышна орудийная канонада. Проходят мимо горящего дома, слышен треск, шипенье огня. ПЕРВЫЙ ПАТРУЛЬНЫЙ. Много еще осталось? ВТОРОЙ ПАТРУЛЬНЫЙ. Кого? ПЕРВЫЙ ПАТРУЛЬНЫЙ. Фарисеев. ВТОРОЙ ПАТРУЛЬНЫЙ. Ничего. Помаленьку. ПЕРВЫЙ ПАТРУЛЬНЫЙ. И то дело. ВТОРОЙ ПАТРУЛЬНЫЙ. Горит. ПЕРВЫЙ ПАТРУЛЬНЫЙ. Хорошо горит. Замечательно горит. ВТОРОЙ ПАТРУЛЬНЫЙ. Подвал, должно быть, не выгорит. ПЕРВЫЙ ПАТРУЛЬНЫЙ. Если только кто-то потушит. ВТОРОЙ ПАТРУЛЬНЫЙ. Кому это надо?! ТРЕТИЙ ПАТРУЛЬНЫЙ. М-м-м... ВТОРОЙ ПАТРУЛЬНЫЙ. Промычись сначала. Потом говорить будешь. ТРЕТИЙ ПАТРУЛЬНЫЙ (весьма неразборчиво). М-м... Вон там-м... ПЕРВЫЙ ПАТРУЛЬНЫЙ. А-а, я понял.

Станислав Шуляк Могила Ц. Разливы темного жидкого серебра над холмами и полями безжизненными средневекового Толедо, как будто придавленными выпуклым холодным небом, словно на картине сумрачного провидящего грека Теотокопулоса, вставали перед глазами у меня за мгновение до того, как я себя ощущать перестал и покатился, как мяч кожаный, с поверхностью упругой и звонкой, в пространстве бесконечном и обманчивом, между тьмою и светом, в сторону освобождения, ясности и просветления. Все предыдущие впечатления как воздух, которого теперь не хватало; грудь разрывалась, обманутая пустотой. Мне казалось, будто я сам выдумал себя, мне не избавиться было ни от одного своего жеста, ни от единой идеи или меланхолии. Жизнь не убывала понемногу, но ее не стало вмиг, и только демоны освобождения, демоны угасающего сознания, существа, которым я не удивлялся, как будто бы знал о них всегда, были заняты своей обычной работой.

Станислав Шуляк ТОТ ВСЕГДА ПЛАТИТ, КТО НИКОМУ НЕ ДОЛЖЕН Днем, после обыкновенного амбулаторного приема, мне протелефонировали и срочно вызвали еще к одному молодому человеку, неожиданно серьезно занемогшему утром у себя дома. – Ну, доктор, – послышался в трубке знакомый женский голос, очень для меня, кажется, неприятный и о котором я потом никогда не люблю вспоминать, – если ты сегодня не поторопишься, так он теперь непременно умрет, как я думаю. – Потороплюсь. Потороплюсь, – сердито отвечал я. – Вот после этих слов так обязательно потороплюсь. Выйду уже через две минуты, как только соберу свою сумку. Я стал спешно складывать свою сумку.

Станислав Шуляк ЗМЕИ Мать Дочь Невропатолог Дежурный по станции Офицер-артиллерист Станционный зал ожидания в небольшом городишке в горах. Несколько ожидающих сидят на скамьях, рядом их носильные вещи. Мужчина средних лет (Н е в р о п а т о л о г) будто бы дремлет, но временами поднимает голову и настороженно озирается вокруг. Дремлет и Женщина (М а т ь), тогда как Д о ч ь ее, напротив, кажется, обеспокоена. Звук приближающегося состава. Д о ч ь встает, подбирает котомки, прислушивается. М а т ь. Сядь. Д о ч ь. Почему? М а т ь. Товарный. Д о ч ь садится. Кладет котомки на пол перед собой. М а т ь. Не клади на пол. Грязный. Д о ч ь. Можно подумать, сумки чище. М а т ь. Все равно. Положи на скамейку. (Дочь послушно кладет котомки на скамью.) Д о ч ь. Откуда ты знаешь? М а т ь. Что? Д о ч ь. То, что поезд товарный. М а т ь. Стук колес другой. Д о ч ь. Я здесь столько же, сколько и ты. Но тебе удается ставить меня в тупик. М а т ь. Шестичасовой так и не пришел.

Станислав Шуляк Пропасть "Глубокий Опиум" Радиопьеса ГОЛОСА Г и д Ж у р н а л и с т С в я щ е н н и к Ю н о ш а Д е в у ш к а Б у р ж у а С о м н е в а ю щ и й с я В о с т р о н о г а я Л е х а М и х а Слышен гул приближающихся человеческих голосов, возгласы "Уф!", "Наконец-то!", "Я так устала", "Подумать только – пройти такой путь"... Г и д. Друзья мои, не расходитесь. Держитесь, пожалуйста, поближе. Я расскажу вам и об этом месте, и о том феномене, ради которого мы проделали наше нелегкое путешествие. С о м н е в а ю щ и й с я. Феномен? Вы сказали "феномен?" Г и д. Вас это удивляет? Вы сомневаетесь? Безусловно, феномен. И после моего рассказа вы сами убедитесь в справедливости моих слов. Ж у р н а л и с т. Позвольте вопрос!.. Г и д. Потом. Умоляю вас, все вопросы потом. У нас всего пятнадцать минут. Нам на пятки наступает следующая группа, и всем вместе нам здесь просто не уместиться. С о м н е в а ю щ и й с я.

Станислав Шуляк ПЕРЕЭКЗАМЕНОВКА радиопьеса Голоса: Б е с п р и с т р а с т н ы й Б е з з а с т е н ч и в а я Б е с с л о в е с н ы й (без речей) Слышно тиканье настенных часов, кряхтенье немолодого человека, потом - зевок, зевает женщина, снова тиканье часов. Пауза. Б е с п р и с т р а с т н ы й. Пожалуйста, закройте плотнее дверь. Б е з з а с т е н ч и в а я. Я сделала это полчаса назад. Б е с п р и с т р а с т н ы й. Сквозняк. Б е з з а с т е н ч и в а я. Я не чувствую. Б е с п р и с т р а с т н ы й. Еще бы. Б е з з а с т е н ч и в а я. Что это значит? Б е с п р и с т р а с т н ы й. Все это становится просто скучным. Б е з з а с т е н ч и в а я. А я всякий раз на что-то надеюсь. Б е с п р и с т р а с т н ы й. На что можно надеяться? Б е з з а с т е н ч и в а я. Не стану спорить. Но так хоть есть какой-то интерес приходить сюда снова и снова. Б е с п р и с т р а с т н ы й. Тогда пиши пропало. Б е з з а с т е н ч и в а я.

ПИКНИК МИЗАНТРОПОВ Александру Образцову радиопьеса Е в л а м п и й Р и м м а Г е р м а н И н г а Ночь. Моросит дождь. Шумят деревья. Где-то неподалеку ухает сова. Е в л а м п и й прохаживается по обочине шоссе. Шелестя покрышками, проезжает автомобиль. Е в л а м п и й останавливается, закуривает. С ожесточением швыряет сигарету на асфальт, плюет перед собой. Е в л а м п и й. Черт побери! (Пауза.) Где же это дерьмо? (Пауза.) Уже второй час. Звук приближающегося автомобиля. Он? (Кричит.) Эй, ты! Стой! Стой, тебе говорят!.. (Испуганно.) Черт!.. (Отскакивает.) Машина останавливается, открывается дверь. Из машины вылезает Г е р м а н. Слышны приближающиеся шаги. Идиот! У тебя глаз нет?! Ты чуть не сбил меня! Г е р м а н. Если бы ты получше помнил о моей куриной слепоте, ты бы поостерегся выскакивать на середину дороги. Во всяком случае, приветствую тебя. Е в л а м п и й. (недовольно). Приветствую, приветствую!..

Станислав Шуляк РАЗОРЁННЫЕ ГНЁЗДА Я был послан, чтобы сообщить двуногим их катастрофическую миссию. (из древних апокрифов) 1. Дальний рейс 2. Дезертир ДАЛЬНИЙ РЕЙС С и р е н а Б о р и с, ее сын 22 лет С л а в и к, ее сын 16 лет Н и к о л а й, отец Славика М и х а и л Домик на окраине Богом забытого губернского городишки в Богом забытой России. Здесь все открыто, все просматривается: улица, палисадник, кухня, гостиная, пара комнат. Вечереет. Слышен звук проходящего поезда, стук колёс. Вскоре всё затихает. БРАТЬЯ С л а в и к сидит за столом у себя в комнате и быстро пишет какое-то письмо. Появляется его брат Б о р и с. Б о р и с. Ну что?.. Закончил. С л а в и к. Почти. Б о р и с. Мне уходить пора. С л а в и к. Иди. Ладно. Я сам. Б о р и с. Как хочешь. Ушёл. С л а в и к. Погоди. Немного осталось. Б о р и с. Давай быстрей. С л а в и к. Сейчас. Б о р и с.

Станислав Шуляк Кровоподтек номер девять Первый из них был совсем старый, темный, и такой, например, старикашка, как вы, циничный, грязный, зато съевший собаку в своем ремесле, наверняка попросту не обратил бы на него внимание. Ну, есть и есть, сказал бы себе тот, и пошел ставить себе кофе в грязном граненом стакане с засунутым в него кипятильником где-то там в сторонке, у окна, на мраморной столешнице, у низкого окна почти вровень с асфальтом. Второй был какой-то невнятный, черт его знает из-за какой причины произошедший, не хотелось даже о нем думать. Бывает иногда нечто такое вот невразумительное – люди, жесты, слова – и, вроде, вот она реальность здесь, под руками, но в том-то и дело, что не хочется даже к ней притрагиваться, не хочется ее осознавать. Не хочется делаться к ней причастным. Историю третьего ты сам прекрасно помнил, память у тебя до сих пор не отшибло. История не слишком давняя, пожалуй, вчерашняя.

Станислав Шуляк Подполье монодрама Странные бывают люди: вроде, ведь и мелкий, и незаметный, и даже гадкий какой-то, а вместе с тем и такой, что вполне собою заполняет пространство, как-то так к сему пространству прирастает, прицепляется, и даже порою захочешь вполне обойтись без него, так ведь нет: вот он здесь и понемногу, исподволь заполняет твои мысли. А всего-то О н сидит за столом и пьет самый обыкновенный русский чаек из самовара. О н. Да… Люблю чаек-то… эдак… вот так… из самоварчика… ох… хорошо… А иногда так… даже… из блюдечка-то… (Наливает чай в блюдечко.) Ничего здесь нет… такого… Иные говорят, мол, гадость… (Прихлебывает чай.) Из блюдечка-то… А какая ж гадость-то?.. Нет гадости!.. Нет!.. А иногда так даже и пальчик… так сказать… в стороночку… Мизинчик… Мещанство, говорят, мол… Дикость… Пошлость… Азиатчина… купечество… А какая ж дикость? Ежели удовольствие!..