Я не нашла горячих слов И сорняков в сердцах не выжгла. Моих стихов мирские дышла Летят от здешних берегов. Вон дымчатых коней табун Взлетел с берёзовых растресков… Ушедших лет земные фрески Украсят стены новых лун. Возьму шесть струн…там на краю, Где шар легко разбит на клетки, Там поудобней лягут предки, Чтоб слушать музыку мою. И вы, что в бронзе там, легки, Я чувствую размахи крыльев. Ведь лишь теперь так полюбили Те ваши белые мелки… Здесь плачет циферблат Дали Над бронзовой молчащей стаей. Кресты встают и зацветают На мраморных костях земли. На слёзной мороси цветут, И влажный ветер на кормушках Сметает всё, чем кормят души, Оставив лишь солёный пуд. Здесь точно все меня поймут: Губанов, бабушка и прадед – Зачем я тут, с чего я ради Явилась в вечный их уют.

Бессрочная, без продыха война – Такие бы у жизни были сроки… Опять встают худые семена И землю режут перьями осоки. Да чья же, коль не Божья ты, трава? Принявшие завет, тебя не косят. Но вертятся над ними жернова И по ветру отчаянье разносят. Огромный шар добром велик не стал. Из кожи всё - сапожки да волынки… А чёрный день на головы упал, Седые повязав на них косынки.

Какая дивная суббота: В руках – хрусталь, в ногах – хрусталь. Декабрь выкрикнет кого-то И выдаст с белого листа. Как выкрикнул тебя когда-то… Потом уж август мой кричал. Так начинались с крика даты, И жглась за здравие свеча. Была ты матерью сыновней, Когда дочерний влился свет… Спроси меня: о чём я помню Четвёртый свой десяток лет? И я молчанием отвечу, Ведь мне тобой дана без слов Та, лучшая из человечьих, Почти что Божия любовь.

На хлеб земли намазан снег, Уже слюна от ветра стынет. Кто этой жизни нас подверг, Таинственной, как красный иней? Кто сделал проруби в глазах И пьёт из них любовь и милость? Чья под желудком железа От крови сахарной взбесилась? Я ныне волком чую всё: Как свечка копотью стреляет, И гноем так порой несёт, Когда ей душу открывают. И так завоешь над свечой, Хоть глотку режьте мне, хоть вены! Но, чёрт рогатый, Бог с тобой, Когда встаёшь ты на колени.

Жаднее свет… Сухарь земли черствеет белой коркой. Тут жди-не жди, возьмёт своё зима, Коль дан обет… Вот Божий рот чадит, вот снег – махоркой… Вот в снежном омуте молчат дома. Ты, снег, спроси, Хоть раз меня спроси – укрыть ли город? Была ли здесь весна среди дворов, Среди осин. Кому тоска легла как ворот, Кому на третий метр и день – покров. Насквозь идёшь… Белее что ль теперь мы будем, Сливаясь с мокрою твоей душой? Идёшь… ну что ж… Таких как ты никто…никто не судит, А мне судить – совсем уж грех большой. Что утро вымолвишь? Иль губы скованны? Под шапку спряталась моя тропа. Сияют камешки в часах ворованных, И Сонькой беглою – глядит судьба.

Неспешно ночь меняет кожу, Но всё белее от минут, В которых мухи трут ладоши, Как будто что-то ототрут, И выпорхнут уже не мухи Из геометрии окна, А светом сотканные духи - В свои благие времена. И станут нежно-голубыми Глаза у ночи.. Я вот-вот Дождусь, как время сменит имя И даже - род.

Горят избушки егерей – Сентябрь – по свету. Ещё не грудки снегирей – Рябин браслеты. Я в красных лиственных ручьях Ботинки мою, В каких-то клочьях кумача - Сама с собою. Сама с собою тридцать три Осенних брода, Но ты по-новому смотри В меня, Природа. Я смерть свою переживу Под шорох листьев, А ты, осина, на плаву Пиши мне письма… А ты, рябина, на ветру Читай мне книги, Коль верхом горло наберу Своей брусники. Коль будет время, и сама Брусникой стану… Коль будет сонная зима, И лето – пьяным. Кто мне худого пожелал, Того не вспомню. Не память девичья бела, Но Дух сыновний. Кто счастье у меня таскал, Я вас не знаю… И к вам в ладони задарма - Плодами рая.

Что с твоим лицом, русая моя? Разве ты ночей мирных не спала? Разве чистых вод мало по долам? Горечью опять вышла за края. Кружечных дворов клеишь адреса, Русая моя! Матушка ярыг… Боже, сколько книг, гениальных книг! Выросло в твоих лесополосах. Вечно море вброд, по морю – весло, И в глазах до дна – голубой туман. Русское твоё горе от ума Русское моё сердце залило.

Когда намылит мне тоска короткую верёвку, Я буду с миной дурака стирать её до кровки. И у судьбы нащупав пульс на сломанном запястье, На рёбра трав лицом наткнусь и брызну солью счастья. А ныне божескую грудь кладу за обе щёки, Чтоб жизнь молочную тянуть до снов её глубоких. Меня чернилами обуй, согрей бумажной шубой, Коль Твой небесный поцелуй – не в лоб, а прямо в губы.

Иду к перрону лето провожать, Давно ль его в краях своих встречала… Но этот щедрый листьев урожай Не лезет в горло сытого вокзала. О, эти щёки рдеющих рябин, Что год от года осени стыдятся, И в первый снег на красный анальгин Повсюду рассыпаются румянцы. Так проще стужам – пальцы отнимать, И легче тем, кто всё на свете о’тдал… И о’тнял… но досталась им зима За эти бело-красные полотна.

Дичает комната… Рубцов В шкафу пылится… И мы сидим лицо в лицо С пустой страницей. Зачем тетрадная зима Глаза таращит? Я не могу сходить с ума Быстрей и чаще. Ты сам мне, Боже, почитай На сон грядущий, Как мой душевный Первомай Сейчас распущен. Гудит молитвенная зыбь В Твоём бидоне, Опять заносчивый язык Предельно понят. Попросишь верность по любви – У ног - собака, Сестру по духу просишь и – В руках – бумага. О, эти синие следы От всякой славы… О, это Ты… о, Боже, Ты Читаешь вправо.

Разлюбил – уходи. Ни себе, никому не в угоду. «Ради» нет. Без любви нет совсем (ну совсем!) ничего. Опустело в груди – Это признак душевных уродов, Кстати, очень заразный… заразнее, может, всего. Это лечится? Да. Но не здесь, не теперь, не без дела. Уходящий милей своим сердцем, хоть им же и пуст… Милосердию - мзда. Это будет любовь без сиделок… Тем скорее, чем чаще шагов затихающий хруст. И тебе говорю, Довелось бы, и сыну сказала б: Разлюбил – уходи! Уноси зарастать эту плешь! Отдышись без «люблю», - Никогда бы я так не дышала, Ну а ты за двоих этот воздух пропьёшь и проешь.

Чужое не тронем. Мы ищем покой… И где этот локоть, и где этот Свой… Всё броды, всё броды по белой реке – Адамы идут с тишиной в рюкзаке. Не всякого примешь, точней - никого. Видать, затянуло того одного… Видать, неподъёмна его тишина – До дна неподъемна была… и со дна. Вот ветер обносит деревья пыльцой. Вот берег страдальцев нам смотрит в лицо Сибирскою яблоней – облаком ос, Но словно на запах приходит мороз И пьёт, и рыдает, и градом стучит, И сломанной веткой белеет в ночи. Мы утро встречаем, и с первых минут Нам больно смотреть, как ботинки цветут.

И ветер с ночи - чёрным порошком, И утро будит тощими дождями… Но, Боже мой, как сердцу хорошо Стихи читать живой счастливой маме. Так хорошо, что душу ототру До божьих стен, до яблочного мая. Бывает долгим праздник на миру, Как будто рай от рая и до рая.

Зайдёшь в избу, а там – свобода… В печи – дрова, в бадье – вода. Безмолвий больше год от года, Как белых птиц в кругу пруда. Вот так бы жить, лебёдкой плавать - И ночь тиха, и мягок хлеб. Но кто-то слева сдвинет вправо Седую прядку на челе. И этот кто-то робко скажет (Сморгнёшь туман, как снег с полей), Что одиночество – всё та же Твоя свобода от людей.

Что ты, апрель, у неба выменял – Какие вешние поля? И с чем небес ладони синие В мои потянутся края? Протрут слезой и солнцем высушат Твоё чумазое лицо… К снегам явилась мера высшая, А ты счастливым стал истцом. Мне в зрелом возрасте так нравится Весны щавелевый браслет. Я не хочу когда-то стариться И сердце выпачкать в земле. Хоть небо мне цветастой ровницей Сады связало на пути, Я в этой жизни – не садовница – Комочек глиняный в шерсти.

Всё не спалось, не спалось В мыслях о Вышнем… Вот и последняя горсть Времени вышла. Косточка жизни твоей Падает в землю. Знай, что по-прежнему ей Верю и внемлю. Знай, что она зацветёт Раньше всех сроков, - Это давнишний расчёт Господа Бога. Двадцать пред Вечным - не срок, Грубость сложенья… Ты в тридцать семь, как пророк, Ждал возвышенья. Вот и ещё одна горсть Времени вышла… Соль золотая, Господь, Игорь да Миша.

Мой дом пустой стеклянной вазой – В мечтах о вербном выходном. К нему старухой одноглазой Явилась ночь вторым числом. И сверлит взглядом этим лунным Да так, что сердце - в решето. То пальцы падают на струны, То горлом - рифмы шепоток. Схожу с крыльца на звёздный воздух, Он пахнет талою водой. Во мне и струны, и аккорды, И слово Божее со мной. Так горячи мои страницы В апрельском творчестве тоски, Что снега жёлтая синица Вот-вот вспорхнёт из-под ноги. И я пойду землёй умытой По чёрной соли бытия… Ещё земной, христовый мытарь И хлеб посею голубям.

День говорит твоим голосом Дюжину лет спустя... Всё, как вчера, лишь волосы Мёртвой тоской блестят. Эти седые ниточки Тянут тебя теперь… Память мне шлёт открыточки С видом твоих потерь. Память звонит да кается: Ты, мол, на мир – одна. Вместе с Землёй вращается Больше души – вина. Больше вины – раскаянье Жалит меня в уста… И за главой прощания - Ты поперёк листа. Что мне ответить памяти… Под руку с ней ступай – Свечку любви поставите В этот прощённый май.

Однажды близко подошедший К заборам рук моих и глаз, Ты стал печальным сумасшедшим И насмех выставившим нас. Я словно белая палата, В которой чисто и светло, Но все в ней умерли когда-то, Хоть время их не истекло… Я в этой жизни – просто ветер На рёбрах вспыльчивых гитар. Я – отгоревший край на ленте Твоих дорог, а ты – пожар. Ты серой птицей с грудкой алой – В саду распущенных волос… Тебе земли и неба мало, Но много так прощальных слёз.