(из Абхазских тетрадей) Запричитает старая абхазка, Когда вернётся сын в родимый край, Звучат её слова с тревогою и с лаской: «Иухиз сгайт, мой дад. Мой дад, иухиз сгайт». Ты знал нужду, грустя в дороге дальней, И вызов неспроста бросал судьбе, Но всё пройдёт, сынок, не прячь свой взор печальный, Всего, что ты стерпел, желаю я себе. И если горе очи затмевает И смерть звенит косой, весь мир губя, Для нас чужой беды на свете не бывает, Её всегда, всегда берём мы на себя. И расставаясь с отчей стороною, Ища в пути обетованный рай, Ты, словно невзначай, услышишь за спиною: «Иухиз сгайт, мой дад. Мой дад, иухиз сгайт*». 2000 г. - «мой сын, я возьму твою боль на себя» (абх.)

Над местечком облака Низко опустились, У Наума-скорняка Дочка уродилась! Глазки чёрные блестят, Губки, как кораллы. Ай да крошка! Просто клад! Ей подобных мало! В доме ходят ходуном Чашки, ложки, плошки – Отмечают всем миром День рожденья крошки. Говорит отцу сосед, Барахольщик Ара: «Проживёт, поди, сто лет Маленькая Сара! Будет Фимке моему Славная невеста! Соглашайся ты, Наум, Их поженим вместе!»

Моей разлуке больше года. Следы обиды заросли. Но всё равно – не та природа, Не тот цвет неба и земли. Как будто выщерблено сердце, Но и сейчас, но и теперь Оно не маленькая дверца, А в мир любви большая дверь. И как её легко и плавно Надежды ветер отворит, Когда вокруг о Нём, о главном, - Всё о любимом говорит!

(без припева - романс) Не может быть, что повесть дописала, И точку в ней поставила судьба. И нить любви, что нас соединяла, Была так ненадёжна и слаба. ПРИПЕВ: Вы не со мной, а я давно не с вами, Но сердце женское – не лёд, В нём не погасло нежной страсти пламя, Мечтой о Вас оно живёт. Не может быть, но всё же это было, Когда, во всех грехах себя виня, Со счастьем распрощались Вы уныло И поклялись не помнить про меня. «Не может быть», - шепчу и словно таю, Хоть всё вокруг сковали холода. Так отчего же снова я вздыхаю О том, что быть не может никогда?

Там, где была весна, Нет от мечты следов. Солнце сожгло дотла Жемчуг заветных слов. Там, где была весна, Голый осенний лес, И от дождей черна Хмурая даль небес. Там, где была весна, В зелени тех лугов, Брошена навсегда Наша с тобой любовь. И не вернуть назад Тех незабвенных встреч, Счастья бесценный клад Мы не смогли сберечь. Словно глухой набат, Пробил прощанья час. Там, где была весна, Больше не будет нас. Там, где была весна, Кто-то другой пройдёт, Вечные те слова Тихо произнесёт. Письма былой любви Нужно предать огню. Ты меня не вини, Я тебя не виню. Только для нас тот путь В прошлом, как глупый сон, И потому забудь, Что был в меня влюблён.

Книги рваные в углу Разрыдались на полу: «Ох, мы бедные такие, Разнесчастные, больные! Неужели в добрый час Не почините вы нас? Помоги, библиотекарь, Обездоленным калекам, Пожалей нас и пойми, В свой просторный дом возьми!» Отвечал библиотекарь, Добрый, мудрый, книжный лекарь: «Не горюйте вы, друзья! Расспросить хочу вас я, Где вы были, как вы жили, И кому в свой век служили, Кто читал вас и хранил И за что вам навредил? Много книг я в жизни спас, Постараюсь и для вас!» Книжка первая сказала: «Я похожа на мочало! Скверный Бергер Леонид Мне совсем испортил вид! Как за чтенье Лёня сядет, Так еду с собой берёт. Он зефиром в шоколаде Мой испачкал переплёт! Он мороженым обложку Сплошь закапал всю подряд, Пастилы, печенья крошки Меж страницами лежат!» «Ну, а мне и вовсе крышка, - Говорит вторая книжка.

(по А.П.Чехову) Я пришёл сюда здоровым – Ухожу совсем, как труп. Очень тяжко, право слово, Выдирать передний зуб! «Хирургия, брат, не шутка» Скромно фельдшер мне сказал. Так лечил, что было жутко – Чуть мне рот не разорвал. Ох, Мария пресвятая, Ох, небесные отцы, Как волков голодных стая, В зуб вонзилися щипцы! «Хирургия, брат, не шутка – Снова слышу над собой – Ну, ещё одну минутку Потерпите, дорогой!» Нет, спасибо, зверь в халате, Хватит мучить старика. Лучше лягу я в палате, Там добрей наверняка! Как теперь мне литургию Выпевать беззубым ртом? Хирургия, хирургия, Чтоб сгорела ты огнём! апрель, 1997 г.

Спит церковь над холмистым склоном, Себя объяв блаженным сном. Но отголоски чьих-то стонов Вновь раздаются за стеной. Прислушайся, о люд господний, И внемли этим голосам: То души страждущие стонут Перед отлётом к небесам. Здесь души тех, кого изгнали, Кого лицом втоптали в грязь, Тех, у кого мечту изъяли, Над ней язвительно глумясь. Они зовут нас окунуться Во глубину былых веков И сострадание проснуться Зовут в сердцах живущих вновь. Опять их плач над миром мчится И всё сильней даёт понять, Что, знать, вовек не научиться Нам ум и разум уважать, Что в этом мире вечно будут Гонимы гений и пророк… .. Встаёт рассвет, предвестник утра, Переступив ночной порог. 1992 г.

(к 100-летию со дня рождения) Шепчутся приморские каштаны, И луна над пристанью горит… Южный край, единственный, желанный Лишь о нём сегодня говорит. По изгибам старой Молдаванки Он бродил в те давние года, И на славу, доллары и франки Сердце не менял он никогда! Всё он видел: слёзы и погромы, Ненависть и кровь, любовь и смех, И назло всем бурям и содомам, Поражал своим талантом всех. Силуэт старинной синагоги Мрачно чуть виднеется вдали… Каждому из нас – своя дорога, След оставив, все уйдём с земли. Он ушёл несправедливо скоро, Он растерзан был лихой судьбой, Но его героев разговоры Всюду живы в памяти людской! 20.04.94 г.

Он стоит у дверей синагоги, Обездоленный, жалкий старик – Стёрты в кровь обнажённые ноги, Взор тускнеющий в землю поник. Мимо важные дамы проходят, От причала бредут рыбаки, Ах, зачем они взгляды отводят От протянутой тощей руки! Ничего не осталось у Шлойме, Хоть дожил он до древних седин. В девятнадцатом, в буйном погроме Был зарезан единственный сын. Помнит он разбитных конвоиров, Под регланами блеск портупей… Боже! Нет справедливости в мире! И за что? А за то, что еврей! А жену его, мудрую Дору, Сшиб налётчик прикладом в висок. Не измерить бездонного горя. Бедный старец шесть лет одинок. Двадцать пятый. Сияет Одесса В пёстрой гамме весёлой толпы, И ему лишь под солнцем нет места На подворье жестокой судьбы. Нет страшнее сего эпизода, И на скорбном лице старика – Бесконечная драма народа, Что мучительно длится века.

1. Мне хочется кричать, но не могу, Я плачу от неведомой мне боли. Вчера клялась тебе, что не солгу Солгала. Супротив своей же воли. Мой мозг опух. Он полон гнойных дум Я под наркозом. Я не вижу света. Прости! Ты мой единственный, Наум! Я вновь тебе доказываю это. Я вижу крепость над глубоким рвом Из чёрного бестрепетного камня, И в каменном безмолвии немом Мне чудится опять твоё молчанье. Я – армия, и мне идти на штурм, И чувства – это все мои солдаты. Глухая крепость с именем Наум Который раз берется мной в осаду. Но сердца твоего не растопить Солдаты гибнут, в ров со стен слетая. И снова я тебя хочу забыть От слёз, как от удушья, умирая.

Круглым девичьим почерком На тетрадном листке Пишешь письма, как очерки, Ты в столичной тоске. А в горах битва жаркая, И неведом покой, И вожу по бумаге я Перебитой рукой. У вас уже весна цветёт, Давно сошли снега, А здесь поёт, а здесь метёт Свинцовая пурга. Непросто нынче служится, Где жизнь недорога… И кружится, и кружится Свинцовая пурга. Я пишу неразборчиво: Тут четвёртого дня Злой гранатой осколочной Зацепило меня. Восемнадцать товарищей Потеряли в тот раз, Но надежда жива ещё, Что прорвётся спецназ. А бывает, и затемно Продолжается бой, Только я обязательно Буду рядом с тобой. Мы на родину вырулим, И настанет момент – Вспомнит всех по фамилиям Наш родной президент.

Багровел над селом закат, Алый-алый, как в жилах кровь. Уходил на войну солдат В восемнадцать своих годов. И отвесив семье поклон Честь по чести, как все сыны, «Не горюйте, - промолвил он, - Я вернусь через две весны.» А в Аргунском ущелье стон, А под Грозным идут бои! А здесь, на Руси, солдат миллион, Да там они – не свои! И тянул автомат плечо, И ползли камнепады с гор… Вот осталось чуть-чуть ещё И войдёт на родимый двор. Да к исходу второй весны В сантиметре лишь от виска Оборвались мечты и сны Неповинного паренька.

Ночное бархатное небо В ультрамариновых шелках, И не понять, где быль, где небыль В моих перемешались снах. Закрыв глаза, я устремляюсь В простор вселенской высоты И вижу, как вдали сияет Моё созвездие Мечты. На ковш Медведицы похоже И на Пегаса вместе с тем, Оно сверкает в звёздном ложе, Совсем не ведая проблем. Но не найти, как ни старайся, К нему удобного пути, И начинает отдаляться Моё Созвездие Мечты. Как призрачно и нереально Мерцают звёзды вновь и вновь! Ну ладно, был мой сон печальным, Но отчего ушла любовь? Неужто тучи зла сгустились На небосклоне пустоты? Ты так же тихо отдалился, Как и созвездие Мечты.

У тебя, хозяюшка, ангина. Корчишься от боли ты в кроватке. Хочешь, стану мягкою периной, Чтоб тебе спалось легко и сладко? Снова на работе мама с папой. В школу разошлись твои подружки. Не горюй! Я бархатную лапу Положу тихонько на подушку, Нежно я прильну к твоей головке, Буду щекотать тебя усами. Мяу-мур, не надо хмурить бровки, Знай, что были мы всегда друзьями! Ты меня из мисочки поила, В молоко бросала мне ириску И при том с улыбкой говорила: «Будь здорова, маленькая киска!» А когда сосед Иван Петрович С поводка спустил свою овчарку, То, загородив собой дорогу, Ты спасла меня от пасти жаркой. Я всё это помню, дорогая, Отплачу добром тебе за ласку. Спи скорей, хозяюшка, бай-баю, Я сейчас мурлыкать буду сказку. Пусть тебе приснится брат мой дальний – Кот чеширский с доброю улыбкой, Будет он ловить мышей нахальных И в пруду серебряную рыбку. И увидишь ты лесное царство, Где могучий лев сидит на троне… Пей, моя хозяюшка, лекарства, Поправляйся, радость, на здоровье!

(по сказке Н. Сладкова) Тёплый дождичек весёлый Только что в лесу прошёл. Из дупла несутся пчёлы, Караулит мишка пчёл. А на солнечной поляне Этим летним утром ранним Три гриба соревновались, Очень тщательно старались! Подосиновик силён, - Лист берёзы поднял он, И улитку и лягушку, Пучеглазую квакушку. Подберезовик не слаб - Он, взобравшись на ухаб, Показал большую силу - Поднял три листа осины! Гриб последний - Моховик, Вечно хвастаться привык - Он сучок поднять решил, Но лишь шляпку раздвоил. Подосиновик вышел первым, Все его поздравляли с успехом.

Распласталось небо бесконечное, Полотно немереной длины, И, мерцая чуть, дорога Млечная Уводила в сторону Луны. Там, в тиши таинственной космической, Посылая людям вещий знак, Развернулся веером магическим Мудрый и бессмертный Зодиак. Лев могучий тряс огромной гривою, И с неё, как будто бы шутя, Сыпались шальные и игривые Чудо-капли звёздного дождя. Тьмой была окутана Вселенная, Дождь звенел, пронзив её насквозь. И как будто что-то драгоценное В этих брызгах золота нашлось… Нам с земных низин почти невидные, Яркие осколки волшебства Назовёт наука Леонидами – Щедрой данью царственного Льва.

Ещё не видно на дороге дальней Конца пути земного моего, А свет звезды, безумный и печальный, Таинственное правит волшебство – Его пока почти не ощущаю, Рукой своей коснуться не могу, И, к краю бездны дерзко подступая, На тот шаманский свет звезды бегу. А свет растёт и взор мне застилает… Возможно, это бред, а, может, страх – Абсурд нередко мной овладевает, Да и в других блуждает он умах. За строки все, за рифмы на бумаге, Исторгнутые раненой душой, Ниспослана то ль кара мне, то ль благо – Сама не знаю. Но борюсь с собой, Как говорится, движусь к совершенству. А с неба снова льётся свет шальной- Я не сдержусь! Я вновь впаду в блаженство!