Это толкование сновидением простой обыденности нашей, в которой все из телевизора. У Платон Платоныча вместо телевизора – сны. «Телевизор, – говорит, – горизонт замазывает-зализывает, а сны отворяют и становится видно, что на самом деле было-есть-будет… Видно, – говорит, – становится всякому, но только тому, кто хочет видеть и кто может, то есть некоторым. Остальные все уже знают, и им видеть зачем… «Некоторые», они приходят везде со своим угломером и видят не так, по иному… По своему иному, если приходят… Пусть так… Главное дело, – говорит, – горизонт держать отворенным и быть так…» Так он сказал, так сказал он… Врет, небось? Читаю... [email]pisetz@mail.ru[/email]

Однажды мы съезжаемся, слетаемся, сходимся вместе одетые в темные глухие платья и костюмы, с темными, черными масками на лицах. Нас собирается немного: когда два, когда три десятка. Нас и вообще немного, нас, живущих наоборот, путешественников в пространстве собственного Иного. Все люди они что? Все должны собирать ипостаси, навыки, умелости, профессии, даже образы жизни и все это набранное, наколлекционированное они самые и есть. Чем больше набрали, тем богаче получаются люди, тем больше их замечают, уважают, завидуют. Если в чем-то одном, но умельцы, таланты, лучше гении, и тогда отметят, зауважают, иззавидуют… А мы? И мы кто-то, как все: слесари и домохозяйки, бизнесмены и безработные, учителя и секретарши, добропорядочные мамы и ветреные кокетки, безнадежные холостяки и заклятые многоженцы. Но все это так, как будто всерьез. Нет, мы любим свой обычный облик, свою ипостась, заботимся о ней, чистим и подновляем.

Ночь, потому темно. Поезд. Я на верхней полке из сна выползаю, чтобы водички, и натыкаюсь на «pen-nis». Вернее даже на «pe-e-e-e-nis». Его негромко тянет, выпевает мужской голос внизу. – Смотри внимательно: pe-e-e-enis … Что слышится тебе в слове этом? – Он произносит вместо «е» скорее «о-э-э-э» с эдакой благородной гнусавинкой. – Вслушайся, дéвица, вслушайся, отпусти себя за звуком. И он опять тянет свое «о-э-э-э», и я тоже послушно вслушиваюсь, вслушиваюсь…И понимаю: водички скорее всего не будет. Будет у меня по-прежнему язык елозить по сухому нëбу и «трах» там внизу будет. А мне как? Зажмуриться и притихнуть? Или закряхтеть-засопеть и вниз, в сумку свою, за водичкой и все мужику изгадить? Жалко… Дышу ровно, раздумываю… Внизу тоже только дышат. Ее дыхания почти не слышно. Замерла от испуга? Но она знает: здесь я, может и заверещать. Значит, верещать не хочет… А чего хочет? – Знамо чего. Все они… – Слыши-ишь?.. - Вновь зашелестел его голос.