Вот и опять начинается осень. Листья плывут по дремотной реке. По бережку на недавнем покосе копны желтеют в сухом ивняке. Гуси гогочут на крохотном плёсе, под облаками косяк "дикарей". Жду я тебя на прибрежном утёсе – где ж ты, дружочек, приди поскорей… Нет тебя... Грустно сидеть одинокой. Осень на сердце, печаль на душе. Шумно стрекочет вещунья-сорока где-то внизу у воды в камыше. Что-то кручинное есть в этом часе. Скоро темно, но не видно огней. Много ли есть у природы в запасе этих погожих и ведреных дней? Словно моё уходящее время листья несёт в неизвестность вода. Ты не придёшь... И зачем это бремя – ждать и таращить глаза в никуда?

Порой мне хочется башкой об стену в отчаянье с разбегу звездануть, а иногда стеклом по слабым венам, закрывшись ночью в ванной, и …уснуть блаженным сном невинного ребёнка и на работу вовсе не пойти, начальницей где вздорная бабёнка – я у неё давно уж не в чести… Наверно, потому, что не умею, как остальные, задницу лизать подобно раболепному лакею. Мне роком предначертано дерзать, творить, не пресмыкаясь перед бабой, будь хоть она семи пядЕй во лбу! И кажется решительной, но слабой, способной лишь на чванство-похвальбу. Но творчество и честность не в почёте – такие вот настали времена в моей стране, а также на работе, но кажется довольною страна. Сдавила горло мне петля кредита – нет ни копейки, чтоб семью обуть и приодеть… Спасибо, что хоть сыты, и перебьются, может, как-нибудь они без обуви и без одежды – а если голы, дома пусть сидят, пока ещё есть проблески надежды на то, что, может быть, вознаградят меня когда-то по итогам года … Уж я тогда куплю обувку всем,

Бывает часто, по ночам мне снится заросший камышами тихий плёс. По берегу иду и вижу лица былых друзей (меж сосен и берёз), идущих мне навстречь по первоснегу тропинкою от скошенных полей. Я вижу лошадь, старую телегу и стаю поднебесных журавлей, гонимых ветром северным колючим на знойный африканский материк. Из-под косматой тёмно-серой тучи я будто слышу их тревожный крик... Мне часто снится этот час прощальный - с друзьями на пустынном берегу. Они идут и лица их печальны, и я остановить их не могу…

Весь день стояла на перроне. Зачем? Не знала и сама. Замёрзла в тоненьком капроне, поскольку началась зима. И нет чтоб как-то утеплиться, чтоб не простыть, не заболеть, не оказаться вдруг в больнице… Нет! Ей хотелось умереть… Она стояла на перроне, она встречала поезда. Лишь иногда слезу уронит, прошепчет что-то иногда… Скрипят вагоны в сочлененьях, мелькает в окнах слабый свет. Нет, не случилось возвращенья… Но почему? Кто даст ответ? – Вернусь!

Тот старый дом без окон и дверей, полвека обдуваемый ветрами. Давно хожу вокруг него кругами… Забор из полусгнивших горбылей, в пустом дворе пустая конура, и тишина звенит в пустом сарае. И где же, где же эта дверь входная? Мне кажется – она была вчера… Ходи кругами вечность – толку нет. Я раньше в этот дом входил без стука – теперь же тишина и нет ни звука – и так на протяженье многих лет…

Я сидел у окна ввечеру и смотрел в засыпающий сад, как кружит на разгульном ветру и шуршит проливной листопад. А на небе бледнела луна, и созвездья сбирались к ночИ. И спросил я себя: где ж Она? Звонкий голос давно не звучит… Ах, наверно, сморил Её сон, притомилась Она, хлопоча. Взял её, наконец, угомон. Приутихла, чуть слышно ворча. Прилегла на диване и спит, улыбаясь чему-то во сне, безмятежно и кротко сопит, или это лишь кажется мне… И сказал я себе: не буди не тревожь ты красу, не тревожь… Лучше рядышком с ней посиди – ты же ради Неё и живешь…