Опаролена и в заточеньи, А у ключника – угли глаза, Тень ложится девятой ступенью, И в сплетеньи рокочет гроза. Слушай, слушай его заклинанья. Они – музыка, руки и шаг. В поднебесье, за облачной рванью Голос ветра нас в вальсе сопряг. Мрак небесных очей, что колодцев, Алчно тянет в ночи океан. То под вздохом луны шевельнется, То под молнией выгнет свой стан. Так и шепчутся звезды и волны, Крылья пчелки и сердце цветка. И в тумане совсем не безмолвны Взгляд на берег и трепет платка. Околдована, слепну, но слышу: Всё в молитве, в беседе живой. Вздох – пароль – выдох — вздох. Тише, тише: Дай услышать что шепчет прибой.

Я женщина не потому, что паспорт хромосом Мне выдал в кассе кто-то равнодушный. Не потому, что в локоне крутом Гуляет солнца поцелуй воздушный. Не потому, что кружева тонки, А толсты только милые капризы. Не потому, что перышки шаги, Улыбки – Моны, а журналы – Лизы. А потому я женщина, что век… Да, век тому привиделись мне лица Моих детей; что, вроде человек, Но почему-то и вообще-то – птица. И потому, что полнолунья свет Сдирает летней ночью одеяло, И что глухое смуглое «привет» Заводит всю вселенную сначала.

Чтоб струн услышать колебанья Неделе эдак на шестой, Всего-то нужно два желанья И слух, момент, прибор, настрой. Меня находят мои песни Как сыщики, фонарь у них! Не скрыться ни в кафе, ни в Пресне От слов (почти всегда) простых. Они меня как за нос водят, Все правды жизни разложив. И сердце их полупроводит, Все грани жадно обнажив. Сегодня пропоют о вечной, Мол, настоящей и святой. А завтра – страсти скоротечной Предложат сладкий сон пустой. Что сердце?

Ветер гнал бесчисленные листья Дивных форм, размеров и мастей. Осень беличьей пушистой кистью Клала колориты всё пестрей. Танцевали томно и пейзажно, Красовались в лужах разлитых… Сталкивал, кружил, катил вальяжно Ветер своих крошек расписных. Навещал он брата-океана, К чьим-то робким взорам волны гнал. «Дуть я, брат, во веки не устану!» Задыхаясь, ветер повторял. Обессилел он, неугомонный, Старый пруд засыпав шелухой. Двое лебедей по глади ровной Плыли в нежном сумраке домой. Осень листьев щедро отвалила В те медово-медные деньки, Статуи, скамейки обрядила В волн боа багряных огоньки. И до первых стуж благоволенья, С чьих-то каблучков счищая хруст, «Крошки» вспоминали похожденья Шорохом сухих увядших уст.

День и я, мы оба – по наклонной: Он – под физикой, а я – под шардоне. Вместе, но по-светски отстраненно Доплетаем наше макраме. В странном парадоксе побережья Множа мелких сумасшествий нить, Я готовлю мрежу на бесснежье С думами «молиться иль любить»? Мне бы помогла Аве Мария, Но колени ж помнят и во сне… В общем, грех, абсурд, асимметрия В кляксе Роршаха – взывать к святой жене. Оттого ли я к тебе взываю? Аве, аве. Всё это пройдет, Как крылатый дух уносит стаю, Как тускнеет день, как тает лед.