Нам стихи посылает космос. И мы ловим его заряд. Но пораниться очень просто О заточенные края. Удержать его невозможно. И отказываться нельзя. Просто чувствую как под кожей Расползается словно яд. И вбивая слова как гвозди, И впечатывая в гранит, Понимаю, что слишком поздно Начинаю кровоточИть. Что отравлен уже безмерно Я зависимостью творить... Но спасибо за эту скверну! Ведь за это и стоит жить. Не молюсь, не хвалюсь, не плачу - Защемило, взапой, взатяг... Знаю, всё быть могло иначе. Хуже, лучше? Плевать, не так! Эту связь, эту боль и радость, Не испив до дна, не понять. И всю жизнь, повышая градус, Ненавидеть и всепрощать... *** Снова ночи бессонной конус. Звездной пылью блестит гранит. Почему-то бездонный космос Этой ночью опять молчит...

Снова сменился кучер. Скрипит телега. Тянет телегу в горку хромая лошадь. В этой стране реформы — конструктор Лего, Как ни меняй детальки — одно и то же. Кнут по спине — крепка вертикальность власти. Только никто не хочет телегу смазать. Надо ползти вперед — за горою счастье, Лишь бы хватило в недрах на это газа. Как ни коси глазами — мешают шоры. Будешь тянуть бодрее — дадут морковку. Только молчи, что это не путь к Фавору, Кучер не зря в затылок упер винтовку. Если судить по курсу — нам ближе янки. Даже ментов и тех превратили в копов: Корчат на рожах лица, как обезьянки, Только на этих лицах все та же жопа. В нашем театре кукол — одни премьеры, Но не богат театр репертуаром: Двести рублей — подачка пенсионерам, Из миллиардов «кукольных» гонораров. Кто там за честный выбор? Не на базаре! Просто бери что дали и верь в удачу. Есть и другие пьесы в репертуаре, Где президенты тоже о чем-то плачут. 2012-2013

В России жизнь опять не безопасна, Опять дерут за нездоровый нерв... Беречь людей так хочется авансом, А не по факту вынужденных жертв. Но нам ли бздеть, живущим в этом веке, Когда за жизнь не выручишь гроша... Кто станет думать здесь о человеке, Где ценности и более крушат? Нет-нет, не стоит бить в набат и морду. Ушедшим снова открываю счет. Я плачу. Я пою. Пою им оду. Плевать, что кто-то в это время жрет.

«Нет-нет, товарищ полицейский, совсем не пью, да и не ем, ведь я поэт страны рассейской!... Нет, не больной... Нет, не спортсмен... Как пьян? Как пахну алкоголем? Поэт всю жизнь любовью пьян! Простите, что?! Анализ крови?! Берите из сердечных ран. Берите все и кровь, и слезы, и деньги... Сколько? Все что есть! В оптимистическом прогнозе рублей примерно двадцать шесть. Что? Протокол? Пишите, Шура! Уж он то точно золотой. Такая в мире конъюнктура, всех в мире меряют деньгой. Да, довели страну до ручки... Согласен, полный беспредел... Ну что вы, мы народ живучий. Да говорю ж, не пил, не ел... уже два дня... Поэт рассейский бедней церковного мыша. Да как тут пить, когда так мерзко, что пить не требует душа? Вот взять хоть вас, мента в натуре, какой бы вышел колорит! Стоите здесь в заморской шкуре, собою украшая вид. Но суть здесь в том, и смысл все тот же, как ни свисти, как ни зовись, все отпечатано на роже... такая, блин, иконопись.

Стоит как символ перемен На трассе в стольном граде N-ске Иван Сысоев, бывший мент, А ныне рашен полицейский. Стоит сияя как пятак Во всей красе и всяком лоске, Не понимая, что ж не так Теперь на этом перекрестке? Всё вроде так же, как всегда, Всё те же полосы на жезле, В зубах свисток, в руке радар.. Но привкус счастья как-то пресен. Иссяк былой энтузиазм, Как в недокрученном шурупе, И производственный оргазм Стал почему-то недоступен. Лишенный низменных утех, Он проклинает мостовую, Всё чаще тормозя не тех, И отпуская не штрафуя. Да и сама его рука Коснуться не желает взятки, А он, как истинный чудак, Переживает о порядке. И не смыкая глаз блюдет За безопасностью движенья, И благодарности не ждет, И премии, и повышенья. Пускай его жена корит, Пускай его презрели дети, Его душа теперь болит За то, что он теперь в ответе За пешеходов и бомбил, За выбоины на дороге, За все, что раньше не ценил, Но оценил сейчас в итоге. Ему доверила страна Труд, без сомнения, сизифов, И не Сысо

Каждый хвалит свой край, свою родину, Вот и мне захотелось сложить Свою песню о солнечном городе И о том, как в нем сказочно жить. Нет, он не был построен зулусами, Как-то мимо прошел ренессанс. Лишь взглянув сразу думаешь – Мурманск ли? Приглядишься, ай нет, Мухасранск. Но зато омывается Волгою С буро-серо-зеленой водой, И горою подперт Соколовою, И Кумысной разрезан грядой. Проезжая когда-нибудь поездом, Самолетом, машиной – не трусь, А возьми и спроси - Бологое, да? А вот фигу, какой-то Бобруйск. Ну и что, что дома неприглядные, Узких улиц сплошной лабиринт, И асфальт, словно вздыблен снарядами, Не везде и не только лежит. Потому догадаетесь вряд ли вы, В колее по Московской скользя, Что живу я в каком-то Саратове, Где и жить то наверно нельзя.

По планете бродит призрак, Это кризис, господа. Он нам всем довольно близок И заходит иногда, Подкрадется тихой сапой, Крикнет «У-у-у!..» из-за плеча И по темечку лопатой Засандалит хохоча. От него нельзя укрыться, От него нельзя удрать, Ну а кризис веселится, Заставляя нас рыдать. Нюх как-будто у собаки, Глаз ну прям как у орла, Хлыщет кровные дензнаки Без заминки в два горла. Затянули пояса мы, Из еды лишь хлеб с водой. Ни скатерки самобраной, Ни избушки лубяной. Нет у няни больше кружки, В Лукоморье лука нет... Кто, спроси, виновен? Пушкин, Ктулху, доллар и медвед! По планете бродит призрак, Это кризис, господа. Всех пугает коммунизмом, Мол, все будет задарма, Превратятся деньги в мусор, Превратится мусор в тлен, Что идем мы верным курсом Этих... как их... перемен. Разухабилась дорожка, А вокруг темным-темно, Поднажмем еще немножко, Выпьем, няня, где же дно?

НГШ Я опять в размышленьях - откуда в тебе эта мощь слов? Ты же хрупкий ребенок, почти босоногий проказник. Но когда что-то пишешь, случается маленький праздник, И становишься вдруг не по летам серьезной и взрослой. Ну откуда в тебе эта боль, этот трепет вселенной? И безбрежное море согласия, мира и лада? Я прошу, никогда не молчи, не безмолвствуй, не надо. Твое слово течет по моим обескровленным венам. Ты мой донор, мой доктор, мое дармовое лекарство, Ты единственный шанс, ты моя желтоокая вера. До тебя расстоянье - длина стихотворного метра, И надрывно-дрожащего голоса непостоянство.

Ну и что, что Хусейн? Не Саддам, не Бен Ладан и ладно. Вечерами с восторгом в экраны уткнувшись сидим, Там Обама Барак перед нами в наряде парадном Улыбается так, что нам кажется, что он блондин. Что нам Буш, что Обама, что бедные дети Ирака? Новогодний блокбастер, бестселлер и прочий зе бест - Как в безумном экстазе Америка хочет Барака, Позабыв про свою драгоценную девичью честь. Ну а он молодец, охмуряет по полной программе: Обещает жениться, брильянты ей дарит, цветы. И Америка тает и искренне верит Обаме, Что Барака исполнит, как пить дать, американ дрим. Что ни день, то балы, что ни ночь – фейерверки и пьянки. Веселится народ - у Обамы с Америкой лав. Что им кризис, что войны, что нефть?

От пронзающего скрежета по стеклу, От пронизывающего сквозняка Я хочу уберечь теплоту рук И прозрачную синеву глаз. От прогорклых, промозглых, седых небес, От угрюмо нависших туч Я готов для тебя покорить Эверест. Ну хотя бы пожарную каланчу... И пускай не сорвать мне соцветий звёзд И не кинуть к ногам океан, Не хочу быть волшебником из страны Оз, Да и из никаких стран. Упою, опою до тверёзых дум, Олелею до сонма грёз, И пускай не смогу подарить звезду, Ты не ждёшь от меня звёзд. * * * От пронзающего скрежета по стеклу, От пронизывающего сквозняка Я всего лишь храню теплоту рук И прозрачную синеву глаз.

«–А все-таки, кто этот Иннокентий Петрович?» Из рассказа «Каляка Маляка (Иннокентий Петрович)» Estee «Старые песни о главном» Название музыкального телефильма (режиссер Дмитрий Фикс), показанного в ночь на I января 1996 г. по 1-му каналу ТВ России. Авторы проекта — Леонид Геннадьевич Парфенов и Константин Львович Эрнст «Через четыре года здесь будет город-сад!» Из стихотворения «Рассказ о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка» Владимира Владимировича Маяковского «В траве сидел кузнечик» Николай Николаевич Носов «Страна должна знать своих героев» Крупный заголовок («шапка») на пятой странице газеты «Правда» (1931.

Здравствуй, Я. Мы с тобой никогда не здоровались. Как дела? Говорят, что растешь или просто завидуют? Как здоровье? Пыхтишь? А я слышал, вчера нездоровилось... Подлечился? Ну да, ты же лечишь болезни поллитрою. С личным как? Молодец! И супруга – красавица. Дочка в школе уже? На пятерки с четверками учится? Ничего-ничего, подрастет и заботы прибавится. Ну так это не труд, это счастье отцовское – мучиться. В остальном все окей? И машина тьфу-тьфу не ломается? На рыбалку с друзьями? С ночевкой? Природа, романтика... К сожалению, с нами все реже такое случается. Да какая статистика! Просто банальная статика. Помнишь, в детстве мечталось о чем-то волшебно-космическом, И казалось - как рядом кружатся иные галактики? Наш вояж внеземной не такой уж теперь фантастический, Но из юных романтиков мы превратились в прагматиков. Постарели мы, брат. Но ты прав, мы еще не состарились. Мы еще ого-го!

А не спеть ли мне песню, чтоб часом не спиться, Выдыхая слова в безразличные лица? Всю им душу излить, и истлеть… Да не спеться С теми, кто не горит, а приходит согреться. Не сплести ли веревку потолще, покрепче, Чтоб финал был быстрее, эффектней и легче? Наша жизнь – удивительный парк развлечений, Почему я познал лишь превратность качелей? А не смерть ли мне дышит в затылок устало? Как узнать, что судьба там ещё нашептала? Может, выпадет рок восседать на престоле, Или шанс провести свои годы при стойле? А не сшить ли мне знамя, но цвета иного? А не вырвать ли с сердцем огонь для слепого? Только сменит ли он безмятежность на славу? Да и знамя всё больше похоже на саван. А не выпить ли водки на завтрак и ужин? Не найти ли в душе сотню новых отдушин, Или кружева строк обнаружить под кожей, Веря - песни горят, быть иначе не может? Не зажечь ли мне песню, чтоб часом не спиться, Выдыхая огонь в безразличные лица? Вместе с песней пылать и истлеть… Нет, не спеться С теми, кто не горит,

*** Чем пахнешь ты, Поэзия, ответь? Каким еще невиданным нектаром? Хочу тебя вдохнуть и умереть!.. И чуть не умер поперхнувшись перегаром... (На реплику из зала: "Поэзией там и не пахло!") *** Знаток лингвистик и пиитик И в профессуру кандидат... Но оказалось этот критик Пустое место без цитат. (О критическом критинизме критиканов) *** Пусть Моська лает на Слона, Сюжет известен до Деталей: Под Кучей свежего Дерьма Лежит Она на Тротуаре. (На поэтические пасквили, словесный понос и критиканский кретинизм.

Ещё недавно жизнь имела смысл, А смысл имел свою непостижимость, Которую осмысленная живность Пыталась осознать оформив в мысль. Допустим жизнь без смысла где-то есть, Но ведь и мысль без смысла невозможна, Но жить без мыслей в принципе не сложно, Хотя без них и проще умереть. Пускай и смысл без жизни допустим. Но в чём тогда роиться будут мысли? Существенно наличие залысин С отсутствием петлей и гильотин. И вывод прост: без жизни мысли нет, И жизнь без мыслей тоже кучерява. Но где-то здесь я чувствую подставу, Пытаясь обнаружить паритет. Ещё недавно жизнь имела смысл, Но сука мысль вмешалась в процедуру, И я, дурак, ложусь на амбразуру... А всё же жить без мыслей – это мысль!

Я сегодня не злой, да и вышло желание злиться, Я гуляю по парку сияя – сама доброта, Ощущая, что что-то должно непременно случиться, Банка краски и кисти в руках у меня неспроста. Вот скамейка, обычная с виду, пустая скамейка. Лет пятнадцать назад с ней встречался последний маляр. И решил я обрадовать эту скамейку ремейком, И запела душа тра-ля-ля, тра-ля-ля, тра-ля-ля. Полчаса чудеса и скамейка, представьте, готова, Ярко-желтой эмалью на солнце июльском блестит. Я присяду напротив и мастерским взглядом суровым Оценю изменившийся в лучшую сторону вид. По аллее идет мужичок в пиджачке с дипломатом. Вот дошел до скамейки и с радостным выдохом сел. Побледнел, покраснел и сказал что-то злобное матом. С полосатой спиной, аки пчёл, прочь отсель полетел. Вот мамаше с ребенком скамейка моя приглянулась, Видно просто устали по летнему парку гулять. Вдруг мамаша вскочила и резко назад обернулась, И над парком раздалось невольное женское «...

Ко мне явилось вдруг видение, И я узнал: Ты создана для возведения На пьедестал, Ты рождена для воспевания И серенад, Ты - произвол очарования, А я - фанат. Ты рождена в потоках Хаоса, Ты - Первосвет, А я, с позорной славой страуса, Бьюсь о паркет. Ты красота феноменальная, Ты - божество! Я ж предложил тебе банальное Замужество… И в пресловутом троеточии Не скрыть реал, Я убедиться мог воочию Ты - идеал! В сиянье твоего величия Я не у дел. Прекрасна ты до неприличия, Ты - беспредел. Ты словно рая порождение, На грани чувств Срываешь вздохи вожделения Из моих уст. И я от полного бессилия Любви и слов Взбешён, опасен, на насилие Уже готов. И ты под маской неприступности Не прячь цинизм, Толкаешь ты на путь преступности Мой организм. Ты - жажда, страсть неутолимая, И посему Не доставайся же, любимая, Впредь никому!..

Жил пророк где-то на Дерибасовской, Водку пил, да по бабам похаживал. Да не так ходил - честно, ухаживал, Но профан он видать в части бабсовской. А народ у нас всё ж любознателен, Хоть и морду набили с острасткою, Всё же шли с пузырём, да с опаскою, Чтоб узнать, чем он так знаменателен. По началу ведь все с недоверием: «Эка невидаль эти пророчества!» Но со временем мантикотворчество Обросло некоим суеверием. То обрадует скорой зарплатою, То предскажет утехи любовные, Словом, люди несли свои кровные, За блаженного этого ратуя. Время шло и толпа возжелателей Всё росла, и приём стал по записи. И в подъезде сакральные надписи Пополнялись когортой писателей. «Здесь был Вася» и прочие хроники Раздражали соседей по лестнице. Те, мечтая, когда ж он повесится, Наложили табу на поклонников. Только он не забился в истерике, А направил стопы в телевиденье, Это, типа, мол, новое виденье, Тайны, мистика и эзотерика. И тогда по каналу центральному Стал вещать он народу по пятницам. Бывший бабн

Выхожу из магазина, Бывший книжный магазин, Но теперь здесь только вина Изучают нас с витрин. В результате перестройки Перестроилась страна, Мы вкушаем чаще водку, Чем стихи Есенина. А ведь помнишь, про березку, Про простой крестьянский люд... Но у дома отморозки Всё изгадят, исплюют. Помню надпись здесь висела: «По газонам не ходить». Надпись явно устарела, Стали мусор здесь валить. Крикну вверх по вертикали, Да боюсь, не докричусь, Это ж мы страну засрали!.. Нет, не крикну, воздержусь. Мчатся мимо иномарки «Бээмвэ», «порше», «хёндай», И все реже наши марки - «ТАЗ» и прочий «раздолбай». И пока я пёхал к дому, Понимания достиг, Что настанет автопрому Скоро нашему кирдык. И не только автопрому - Износился человек. Заработать б по-другому Серой массе в голове. У подъезда грязь и лужи, А в подъезд войдешь – тоска! Мужика России нужно, Бабе смерть без мужика. Но пришел домой, включаю Телевизор и – атас! Что-то где-то заключают, Продают кому-то газ, Что-то строят, где-то вводят, С