На воле – орёл, это хищная птица, Внушают размеры размаха крыла, А в шахте, не дай Бог, такому случиться, Чтоб где-то пустили по штреку «орла». Порвался канат и «орёл» многотонный По рельсам с уклона свой начал полёт, И – смертью запахло из бездны бездонной, И – жизням секундами начат отсчёт! Несётся лавина, крылами сметая Всё, что оказалось у ней на пути. Шахтёры в забое молитву читают! Ни скрыться! Ни спрятаться! И – не уйти! Молят, чтобы с рельсов сошли полускаты, Сработала «вилка», «упорный барьер». Но этот «орёл», не из рода пернатых, Страшней этот хищник, кровавей пример! Кто раз это видел – запомнит навеки! Такой винегрет из креплений и слёз, Из шпал, из затяжек, что были на штреке, Из кабелей, рельсов, вагонных колёс… Послышался грохот и скрежет металла И, с помощью Божьей, «орла» – занесло! Пройдя метров двести - громадина встала! Недаром молились! Опять пронесло!

Сооружение, В шумном движении, Пасти открыло проём. Мысли вскружила, Заворожила Тайна, сокрытая в нём. Полувагоны, Несколькотонны, Входят в цилиндра салон. Мощно захваты, За полускаты, Цепко хватают вагон. Щёлкая цепью, Как на концерте, Привод о чём-то поёт. Мощным движеньем, В вальсе круженья, Делая с ним поворот. После прохода Пол-оборота – Виснет на полуосях. Масса породы, В силу природы, В бункер ссыпается вся. И неустанно, С грузом составы Во чрево ползут, как червяк. Были вагоны Доверху полны, Вышли – уже порожняк. Партий вагоны, Длинной колонной, Здесь своей участи ждут. Электровозы Груз сюда свозят, А порожняк увезут. Днём, или ночью, Каждый рабочий Ведает наверняка, В суточных сводках Темпов проходки Нету без порожняка. Сооружение, В шумном движении, Страшное очень на вид, Нужно здесь очень, И, между прочим, В шахте зовут – опрокид.

Мой быт не скрасит пенсии получка, Газетно-телевизорный уют, Лишь беспокойные блокнот и ручка Шахтёрской жизни память воздают. Она проста и буднично понятна, В ней показного героизма нет, Но часто в снах зовёт меня обратно, Опять зовёт назад на тридцать лет. Всё тот же ритм, посменно-непрерывный, Всё та же спешка, вроде, не спеша. Шкивы пленят загадочно, призывно, И в пыльной робе – светлая душа. Всё так же вниз и вверх летают клети, Везёт на смену поезд нас с тобой, Приятно обдувает в лаве ветер, Блестит, искрится угольный забой. Я меряю локтями лавы поле, В груди восторга сдерживая стон, А, иногда, в ладонях и до боли Сжимаю я свой выездной жетон. Проснусь средь ночи, или спозаранку, Но, кажется, что встал «не с той ноги», А вместо тапочек ищу портянку И стоптанные в шахте сапоги…

В лаве трудно без сноровки, Сколько белкой не вертись, Без подруги, без ножовки Мне никак не обойтись. Я её холю, лелею, Лишь одну, из сотен пил, Потому, легко мы с нею Ставим стойки «под распил». Высоту прикинув «смерком», Взявшись за руки, вдвоём Мы рудстойки по размерам С ней торцуем, как поём. Вжик… Опилки, так красиво, Быстро сыплет острый нож… С незатейливым мотивом Зарождается крепёж. И когда напарник Рома Просит дать пилу` в забой, Говорю: - «Пила» ждёт дома! Здесь – «ножовка», дорогой.

Со стуком в мрак несутся вагонетки, Под грузом, приседая на стыках. Здесь, как в метро, лишь только больше «веток» Без мрамора и золота в стенах`. Здесь станции без радужных названий: «Насыпка», «опрокид», «скипы», «забой», И знает «азбуку» тут без напоминаний, ( По буквам кровью писана ) – любой. Здесь нет привычных облаков на небе, Здесь без рулеток мерят – «на глазок», Здесь сала шмат на чёрной пайке хлеба Зовётся романтично – «тормозок». Здесь виден каждый, слышен каждый голос, За сменой – смена, за спиной – спина, В поту, в пыли, в грязи, в воде по пояс, Здесь трудно достаются ордена . Здесь рандеву без галстуков, манишек, И этикет от признанных далёк. Горняк в трусах и сапогах из «ниши» Блестящий чёрный «рубит» уголёк. Он по конвейеру к стволу течёт рекою, На пересыпах крошкою пыля, И, после каждого шахтёрского «забоя», Растёт и крепнет тот поток угля. За годом год, за метром метры меря, Ползёт горняк в кромешной темноте. Не за наградами идёт, я в это верю, Быт

Почти всю жизнь провёл ты в пыльной лаве, Был комбайнёром, позже – звеньевым. На угольном забое ты оставил Инициалы с именем своим. Работал не за деньги, не за славу, Стране нелёгкий «чёрный хлеб» давал, Переживая сердцем за Державу, Ты `углю – с потом душу отдавал. Прошли года, сменились в лаве люди, Почти что, все – твои ученики. Пускай за труд наградой тебе будут К твоим медалям – скромные стихи.

На ландшафт холмистый схожи, С силой духа, с силой воли, С пылью, въевшейся под кожу, Работящие мозоли. Выезжаю после смены, Когда звёзды в небе гаснут, На руках моих отменно Виден мой «рабочий паспорт».

Колос спелый зерном колосится В Приднепровской степи, у реки. Я привык Вами всюду гордиться, Дорогие мои земляки. Башни кранов над городом встали, Терриконов холмы на полях. Здесь живут и плавильщики стали, И добытчики руд и угля. Трубы делает, сеет и строит, И комбайнам – аналогов нет, Всё у нас регион производит, От трамваев, до грозных ракет. Почему же живём мы так бедно? Почему голодает народ? Очень много бездарных, наверно, Депутатов в парламент идёт! Так, когда же терпенье растает И униженный встанет народ? Он всегда не спеша запрягает, Но, зато, очень быстро везёт! Нам противны чинушей гримасы, Обещаний расплывчатых дым. Если кто-то забыл грохот касок, Можем снова напомнить мы им!

На «булавке» чуть звенят жетоны – Атрибут шахтёра неизменный! В ламповой пропыленно-просторной Получу я лампу перед сменой, Респиратор и прибор контроля За средой метаново-воздушной, На ремне «спасатель» я пристрою, Что спасти рассчитан от удушья. Я его беру с собой недаром, В серой «банке» бережно храним он. От последствий шахтного пожара Защитить обязан он – от дыма! По жетону получу «коронки», И «зубки» на связке из «заточки», Перед сменой покурю в сторонке. Рукоятка!

Посвящается моему тестю Гриневичу С.Р. ( ветерану ВОВ, участнику боевых действий, работавшему звеньевым проходческой бригады до 65 лет) *** Шахтёр не может быть наполовину. Он или есть, или он им не стал. Он состоялся, если ставил спину Без колебаний под прогнувшийся металл. Он не считает, сделал кто и сколько, Спешит туда, где сильно горячо, Он кровлей управляет, рядом с стойкой Своё, подставив крепкое плечо. В забое все видны, как на ладони: Рабочий, комбайнёр и звеньевой. Проходческим комбайном на уклоне Мы метры трудные в поту даём с тобой. Корона быстро вертится, натужно, Летят куски пород со всех сторон. Мы, в респираторах, с лопатой дружно Породу зачищаем «на вагон». Несём верхняк, в «карманы» ножки ставим, Расстрелы крепим, планки, хомуты, Проверим «репер» и «скобу» поправим, Борта «затянем», выложим «буты». Я не могу за ним никак угнаться, Шестьдесят пять, а, будто, молодой. Таким шахтёром можно восхищаться. Сергей Романыч – знатный звеньевой. Кипит работа, это так

Неприступная молодка, Крутобока, холодна`, Возле «камеры» лебёдка Анкерами скреплена`. Вся увешана цепями, Как свекрови грозен вид, А на талии – рядами В барабан канат навит`. К сцепке крепим «прицепное», Катим «партию» в заезд. «Низ», ответь! Алло! В забое! Принимай от «верха» лес! Ставим «вилку» по науке, И барьер отводим враз, А её за обе `руки Пригласил шахтёр на вальс. Зашумела, закружилась Сталью сплетенных волос, И вагоны покатились, По витку «снимая» трос. И, когда вагоны к месту Выгрузки пришли в забой, Оказалась, как невеста, Тонкой, стройной, молодой. А лебёдчик рукоятью За бока прижал опять: – Пусть, родная, сохнет платье, Скоро снова нам плясать.

Лишь только церкви славны куполами! Они сияют златом в небесах! А шахтные – повязаны с делами. Их своды мрачны и внушают страх! Их – многотонны вывалы породы! Они – не предсказуемы, порой! А сколько беззащитного народа Горняцкого засыпано тобой! Нет тонн и нет погонных метров От этих, необычных куполов, От них, лишь только веет смерти ветром, На них не слышен звон колоколов!

Словно мышь в забое, звонко, С незапамятной поры, Норки делает коронка, Под названием – шпуры. Коготком своим скребётся, Углубляясь в пласт угля, А по штанге штыб несётся, Чёрной копотью пыля. И поёт мотив забытый Со сверлом вдвоём, пока, Поджидают с аммонитом И «машинкой» взрывника. Встало вдруг и – ни в какую, Как я сильно не давлю. Зуб сломался. Я – другую К штанге гвоздиком креплю. Ряд шпуров, отверстий строгих, Пустотой глазниц манят. Я б не смог, без остророгих, Острозубых бесенят. На веревку я, жалея, Бесенят своих «сажу», Собираю в ожерелье, На заточку вывожу.

На боку – аккумулятор Крепко держится в ремне, Через шею – кабель лампы, Так удобно в шахте мне. И, когда её включаю Каждый день, из года в год, Всё она мне освещает В толще вековых пород. Сколько тайн земных, внезапно, Мне откроет «аргиллит», Отпечатки динозавров До сих пор в себе хранит. Из веков предстанут взору, Их на «кровле» вижу я, Листьев странные узоры, Рыб скелеты,… чешуя… Миллионы лет Природа, Свой ведя круговорот, Прячет бережно в породу Всё, что на Земле растёт. Там, без капли кислорода, Химик Матушка-Земля, Жмёт «органику» породой В тонны чёрного угля. Предок мой, под цокот звонкий, Вёз к шурфу возок с углём. Вот откуда – «коногонкой» Лампу шахтную зовём!

За сменой смена, быстро годы наши мчатся. Привычно в клеть вхожу, за поручень взявшись`. С неё, родимой, путь горняцкий мой начался, Нелёгкий, долгий путь, длиною во всю жизнь. Мелькают тюбинги, как кадры киноленты, С бетонных трещин льётся струями вода, Но спуска первого отчётливо моменты В шахтёрской памяти останутся всегда. Вдруг, резко из-под ног моих «ушла» опора, Клеть провалилась, словно в бездны глубину, Желудок неприятно вверх поднялся к горлу И в мышцах ощутил и дрожь, и слабину. Оглох. Так непривычно заложило уши, И невесомость, словно затяжной полёт. А опытный горняк в клети сказал: - Послушай, Сглотни слюну и это сразу всё пройдет. И ежедневно, после смены напряжённой, Спешу опять к стволу, где выход запасной, И еду, и иду я в робе пропылённой Туда, где клеть родная – путь наверх, домой.

Клевак! Название какое! Но без него – никак нельзя, И с обушком они в забое, Как закадычные друзья. Я помню, «молодым» старался Породу бил, войдя в кураж, А старый мастер усмехался: Не «в лоб» лупи, ищи «кливаж». Промчались годы незаметно, Мы с клеваком теперь – дружны. Мне «кливажа» видны приметы, Прослойки «кливажа» видны. Когда шахтёр с «породой» в нише, Рубаху снявши, входит «в раж», Я говорю: - Остынь, парниша, Не «в лоб» лупи, ищи «кливаж».

Царапины, отметины, оббитые края, Покрашенные маслом и углём, Надёжная защитница, охранница моя, С тобою неразлучны мы вдвоём. Как шрам на каске – трещина, закреплена скобой, Прикручен кабель лампы проводком. Пора б сменить на новую, но мне родней с тобой, Мы дружим больше двадцати годков. И много лет с подругою, бессменною своей Ходили мы на ратные дела. Безмерно благодарен я от всего сердца ей За то, что столько раз меня спасла. И пусть друзья с обновками, блестящими в клети`, На смену опускаются опять. Тебя не поменяю я на жизненном пути, Сестра моя, заботливая мать.

У шахтёров юмор тонкий, Он – от сердца, от души. Что в домах зовут – кладовкой, В шахте просто – кайбаши. Там, в нутре его железном, Скрытом от сторонних глаз, Инструмент хранят полезный Для труда, не на показ… И зубила, и коронки, Клеваки и обушки, Пилы, шланги для «маслёнки», Скобы, цепи и крюки… Пусть аварии нечасты, Но спокойно на душе, Если нужные запчасти Есть в запасе в кайбаше. Пересменка. Быстро, бойко, Тормозки, поев, спешим: Сложим клети, ставим стойки, Открываем кайбаши… Уголь добыт! Всё! Шабашим! Есть наряд! Покой душе. Инструмент до завтра в нашем Закрываем кайбаше. Так заведено вовеки И ведётся издавна: Кайбаши стоят на штреке Все, для каждого «звена». С каждым циклом грудь забоя Вновь подвинуться спешит, А за ней солдатским строем, По ранжиру – кайбаши.

Шахтёра жизнь – какой-то миг, Сполох! Пришёл в забой, сам молодой, Порох! Крушишь пласты, с углём «на ты», Дружен. Без суеты,… такой, как ты – Нужен. Здесь ценят ум, и верный глаз, Точность. А каждый день – ждут тесты на Прочность! Крепёж трещит, здесь – не зевай В лаве!* Здесь каждый день – ещё ступень К славе! Но не она,… и не медаль – Бляшка! Мозоли трёт, и жить даёт – Упряжка!** Всё – по часам: подъём,… наряд,… Роба,… Чтоб было, что поесть семье Дома. Комбайн застыл,… и пыль у ниш Села… Усталость мышц ты ощутишь Тела. На штрек – гуськом. Добыт` наряд! Красиво! Нам «на-гора» дает горняк*** Ксивы****. Шахтёры мы!

Узнать шахтёров просто среди лиц, В любой толпе, в любое время года, По черноте наведенных ресниц, Как будто тушью сделанных разводов. Легко узнать шахтёров по рукам, По скрюченным, раздувшимся суставам, Приученным к отбойным молоткам, Лопатам, обушкам, забоям, лавам, По пыли, в поры въевшейся навек, Как от «тату» оставленным узорам, И, в общем-то, – обычный человек, Но необычность свойственна шахтёрам. Они так редко носят ордена, И кители давно в шкафах забыты, И лёгкие тревожат, и спина, Коленные суставы, от бурсита, И кашель часто нарушает сон, И мышцы ноют, что не отоспаться, Но дискомфорта не покажет он, Шахтёр «на людях» будет улыбаться. Узнать шахтёров просто среди лиц, По их поступкам, ровным и негрубым, По черноте накрашенных ресниц, И по улыбкам ярко-белозубым.