Про ботинки Днем ботинки вляпались в грязь, и вечером хозяин решил их привести в порядок. Взял один из них, смыл глину, вытер насухо и долго-долго натирал кремом. Так долго, что ему надоело, и второй ботинок он наскоро протер тряпочкой и смазал кремом. Ночью первый, весь сияя от гордости, хвастался тем, как его любит хозяин. А второму сказать было нечего. Так и простоял тихонько до утра. А хозяин надел ботинки, пошел на улицу и сразу же у подъезда вляпался в огромную лужу. И стали ботинки одинаковые. Грязные. *** Старичок ужасно любил свои ботинки. Они, правда, старенькие были, много раз ремонтированные, выцветшие. Но удобные, привычные. Он их чистил каждый вечер, расправлял шнурки и аккуратно ставил на полочку. И всегда носил с собой тряпочку - вдруг запылятся? Ну и ботинкам старичок нравился. Приятно же, когда в твою кожу втирают хороший крем и вообще... Как-то раз старичок особенно тщательно вычистил ботинки и поставил их на место.

Мне одновременно понравились ты и эта песня. Хотя нет, точно, в ту-самую-четверку я влюбилась гораздо раньше. Летом. Нашла старый винил в кладовке, как он вообще попал в наш маленький город? Ну да неважно. Я заводила одну-единственную на диске песенку и подпевала ей дни напрлет Close your eyes and I'll kiss you, Tomorrow I'll miss you; Remember I'll always be true. А осенью ты оказался рядом. Славный, добрый, старший. Ну что, что ты считал меня настоящим ребенком, всё равно нам было так хорошо вместе. Даже когда тебе пришлось на пару месяцев уехать, помнишь? Ты каждый день мне писал. И каждый день я доставала твои конверты из почтового ящика. Бог мой, какие же ласковые слова ты находил для меня! And then while I'm away, I'll write home every day, And I'll send all my loving to you. Я до мелочей помню тот день, когда ты вернулся. Тоже осенью.

Да бог его, собственно, знает, почему Сидорову ТАК нравились жирафы. Впрочем, никто вообще не знал, что ему нравятся жирафы. Сидоров был очень обыкновенный и никому особо неинтересный. А при одной только мысли о жирафе у него на секундочку замирало сердце, а потом отстукивать весело и смешно: жи-раф, жи-раф. Сидорову очень хотелось погладить это замечательное животное. Он даже представлял, какой восторг испытает даже не он сам, а его руки, дотронувшись до мягкой пятнистой шкуры. Он зажмуривался от удовольствия и чувствовал, как тихонько живет в нем теплая радость мечты. Тем ноябрьским вечером он отправился домой новой дорогой, огибая незнакомым переулком перегороженный ремонтниками привычный путь. Шел, задумавшись, уткнув нос в шарф, и вдруг. Нет, не вдруг, а словно из тумана, из сумерек у стены дома вырисовался странный длинношеий силуэт. Жираф! "Братцы! Настоящий жираф!" -- засуетился Сидоров. Жираф мелко дрожал и смотрел на Сидорова влажными глазами. Причем смотрел прямо в упор.

Говорят, хочешь рассмешить Бога - расскажи ему о своих планах. Так вот, Господи, повеселись. Я собираюсь прожить счастливую жизнь. Долгую ли? Ну, это ж смотря по чьим меркам. Но счастливую. И ничто мне не помешает, слышишь! Я и плакать буду, и жалеть себя, но это же так, временно. А теперь - смейся.